Михаил Афанасьевич Булгаков писал свой главный роман «Мастер и Маргарита» в общей сложности более десяти лет и так не довел его до конца. Ему помешала смерть. Перед нами только пятый вариант, а сколько их еще могло быть? Сам факт такой упорной работы над одним произведением и есть борьба писателя с окружавшим его злом. Ведь писал он роман, как говорится, «в стол». Булгаков знал, что роман о Христе в Советском Союзе никогда не опубликуют.
Зло прежде всего выступает на страницах романа в образах Воланда и его свиты. Я не думаю, что в мрачно-привлекательном облике Воланда автор хотел представить Сталина, а в карикатурном Коровьеве — Льва Троцкого в пенсе. Демоны Булгакова слишком благородны для большевиков. Они карают только неправых и даже почему-то помогают слабым.
Православная церковь до сих пор видит в романе воспевание сатанизма. Ведь сам Булгаков был внецерковным человеком, пусть и не атеистом. Но как тогда растолковать явление ангела-вестового в доспехах русского витязя, явившегося главному герою «Белой гвардии», и его шутливое описание общего рая для «белых» и «красных» на белых и красных облаках?
В сатанизм или атеизм Булгакова никогда не поверю. А что касается так называемого мистического реализма, то в этом жанре писали А. С. Пушкин («Гробовщик», «Пиковая дама»), Н. В. Гоголь («Мертвые души», «Страшная месть»), и ничуть их талант от этого не принизился. Важна позиция автора — на стороне добра или зла он находится.
«Мастер и Маргарита» — вовсе не «Евангелие от Воланда». Мистика Булгакова не уродует психику читателя, не помрачает рассудка и не запугивает никого. И уж, разумеется, роман не служит воспеванию Князя тьмы.
«Чудеса», которые творит Воланд со своей свитой, не выходят за рамки русской народной сказки. В романе Булгакова больше сказочного, чем мистического. Даже счастливая концовка говорит нам об этом — в сказке всегда все хорошо складывается.
Фокусы, шутки и озорные выходки свиты Воланда иногда неприятно поражают его самого — Бегемот и Фагот нередко увлекаются и заходят в своем озорстве слишком далеко. Вообще же мистика Булгакова — довольно безопасная форма критики строительства советского государства, своеобразная форма протеста с «фигой в кармане». Автор посмеивается над уверенностью советских людей, что все формы жизни можно рассчитать и спланировать, как в Интеграле-космолете Евгения Замятина из романа «Мы».
Нормальная человеческая жизнь ничего общего не имеет с идеями и схемами вождей-теоретиков. Революция представляется Булгакову божественным катаклизмом, но катаклизмом очищающим. Старое сметается в смерчах смуты, чтобы дать зародиться новому. Сам же процесс развития автору видится в непрерывной эволюции от зла к добру. А революция — мимолетное потрясение, которое не стоит вводить в стиль жизни, как это попытались сделать коммунисты в иных странах: «Революция продолжается!» (лозунг кубинских революционеров и европейских леваков 60-х годов прошлого века). Кстати, в «Восстании ангелов» и «Острове пингвинов» Ана- толя Франса, свидетеля нескольких социалистических революций или их попыток, при рассмотрении перспективы развития общества в будущем сам коммунизм как таковой даже не принимался им во внимание, словно никакого коммунистического учения и не было. Анатоль Франс считал все революционные учения — преходящим и ничтожным явлением в истории человечества.
Потому что «интегральный» рационализм не в состоянии построить устойчивого общества — это доказал закономерный распад СССР и всей мировой социалистической системы. Об этом даже не подозревали здравомыслящие литературные сановники вроде Берлиоза. Они с радостью расстались с верой в Бога, не верят даже в то, что их грандиозным планам способен помешать самый незначительный пустяк — пролитое на трамвайных рельсах постное масло или предательство трех пьяных президентов в Беловежской пуще.
Даже могущественный Понтий Пилат в «евангельских» главах романа, тоже ярый материалист, как и все римляне, не в состоянии представить себе будущее крушение Римской империи. Земное, материальное для них вечно, как вечно зло. Проницательность Иешуа пугает жестокого прокуратора не меньше, чем настораживают собеседников странные речи разноглазого иностранца на скамейке у Патриарших прудов.
После распятия праведника самодовольство римского наместника пошатнулось, его земное право распоряжаться жизнью и смертью других людей впервые поставлено под сомнение. Пилат решает судьбу Иешуа. Но по существу Иешуа — свободен на небесах «одесную Отца Своего», а он, Пилат, отныне — пленник, заложник собственной совести, которая проявляется в форме неосознанного страха и неясной потребности раскаяться. Двухтысячелетний плен-наказание временному и мнимому могуществу повторяет подсознательную цикличность власти греха, очерченного в Апокалипсисе — две тысячи лет.
Реальный, но невидимый для сил «советского» зла, Воланд действует со своей шайкой в абсолютно реальной советской Москве эпохи строительства СССР — на самой «заре» социализма. Но на заре, в утреннем и предвечернем освещении очертания людей и предметов точны и четки, будто смотришь на них сквозь идеально прозрачное стекло. Воланд со свитой видит даже то, что скрыто от смертных пеленой идеологического дурмана.
История Иешуа Га-Ноцри впервые звучит из уст Воланда. Писатели Иван Бездомный и Берлиоз скептически относятся к «поповским бредням» иностранного туриста. Они уверены, что броня атеизма защитит их от любого наваждения.
Но Берлиоз каким-то злым чудом попадает под трамвай, а Иван Бездомный — в психушку, чтобы там услышать от Мастера продолжение рассказа об Иешуа. Дальше эстафета передается Маргарите, читающей по спасенным тетрадям фрагменты романа Мастера о смерти Иуды и погребении Иешуа. Три точки зрения, а картина получается одна, хоть и запечатленная разными повествователями, но именно поэтому — трехмерная, объемная. В этом как бы залог неоспоримой достоверности случившегося — три свидетельства самодостаточны для утверждения истины на любом суде.
Демоны Воланда призваны «по специальности» своей совращать людей, губить души и вообще творить всяческое зло. Но их «зло» довольно странное — они только то и делают, что «наказуют» грешников, «разоблачают» обманщиков, то есть возвращают к жизни порядочность, честность, служа как бы тем самым утверждению нравственных заповедей. Зло нечистой силы борется со злом в душах людских-парадокс!
Воланд разрушает советскую рутину и несет наказание бюрократам и приспособленцам. А демоны если что и разрушают, так только то, чему следует быть уничтоженным, например «МАССО- ЛИТ», литературную тюрьму.
Воланд спасает творчество и покой Мастера ценой души Маргариты. И в конце романа уносит их из ада советской жизни в тихое чистилище. А само появление стихийного начала в планово- теоретическом обществе социализма служит грозным предупреждением Москве и всему новообразованному СССР, что в будущем грядет неизбежное наказание за разрушенные церкви, разбитые колокола и выброшенные на свалку мощи праведников. Булгаков убеждает читателя: идеи добра и справедливости возвышают человека, а трагизм его существования усиливает величие его идеалов и убеждений.
