Творчество Булгакова тесно сплетено с этапами его судьбы, полно отзвуками личных впечатлений. Может быть, поэтому его биография служит лучшим коммента¬рием к его прозе. В своих произведениях автор то и де¬ло возвращается к памятным для него местам, где про¬шла какая-то часть его жизни. Булгаков с удивительной точностью описывает эти места в своих произведениях.
Москва, Киев… С Киевом Булгакова связывало многое. Он очень любил этот город. Детство и юность писателя прошли именно здесь, в Киеве, на крутом Андреевском спуске к Подолу. Здесь, на втором этаже того самого до¬ма, где он поселит своих Турбинных, жила большая дружная семья профессора Киевской духовной акаде¬мии Афанасия Ивановича Булгакова. С Киевом связаны у Булгакова и годы учебы. В Первой киевской гимназии учился будущий писатель. Получив медицинское обра¬зование, Булгаков вернулся в родной город. Он оказался в Киеве в разгар гражданской войны, в начале 1918 года. Здесь ему довелось стать свидетелем немецкой оккупа¬ции, возвышения и падения гетмана Скоропадского, кратковременного торжества банд Петлюры и оконча¬тельного освобождения города Красной Армией. Не раз переходивший из рук в руки, Киев стал ареной крова¬вых событий. «…По счету появления у них было восем¬надцать переворотов, — писал позднее Булгаков в од¬ном из очерков. Некоторые из теплушечных мемуарис¬тов насчитали их двенадцать. Я точно могу сообщить, что их было четырнадцать, причем десять из них я лич¬но пережил».
Порывает Булгаков с Киевом после смерти матери. Он переезжает в Москву. Киев он опишет в «Белой гвардии». Заново вспомнит свое детство. В самом стиле «Белой гвардии» отразилась связь между домашним, милым сердцу бытом и грозным ходом истории. Чита¬ешь первые главы романа — и кажется, что имеешь де¬ло с певучей, немного сентиментальной элегией ушед¬шей мирной и покойной жизни, когда стены маленького домика в саду, над крутой горой, не сотрясали бури войн и революций, когда еще жива была мать. Взгляд автора с печальной нежностью скользит по знакомым приметам милого его сердцу быта: часы, играющие га¬вот, отблески огня на изразцовой печи, лампа под зеле¬ным абажуром. В большом, бушующем пожарами и ис¬текающем кровью мире семья Турбиных. Этот дом и город пока остаются их маленьким островком уюта и покоя. Смерть матери заставляет Алексея, Елену и Николку сплотиться, цепляясь за осколки такого на¬лаженного семейного быта. Ведь они с малолетства привыкли знать, что их дом — крепость, да и самой жизнью будто предназначено так, чтобы всегда были цветы на белоснежной скатерти, музыка, книги, мир¬ные чаепития за большим столом, а по вечерам, когда вся семья в сборе, чтение вслух, и гитара, и радость рождественской елки, и ноты «Фауста» на пюпитре ро¬яля. Эта поэтика будто оправдывает и поддерживает веру Турбинных не только в вечность, неуничтожимость искусства, но и в незыблемость уюта их дома с окнами в сад, где за кремовыми шторами слышны го¬лоса, музыка, смех, где всегда рады гостям. Дом, при¬ютившийся на днепровском откосе, живет как теплое живое существо, и таким же живым и близким кажет¬ся Турбинным их родной Город. Киев для Булгакова — целая поэтическая тема, связующая его с днями юнос¬ти, «город прекрасный, город счастливый. Мать городов русских». И автор вместе со своими героями невольно отдает дань идеализации тех легендарных времен, «ког¬да в садах самого прекрасного города нашей родины жи¬ло беспечальное юное поколение».
В статье «Киев-город» автор писал, словно пытаясь пояснить родословную своих Турбиных: «Тогда-то в сердцах у этого поколения родилась уверенность, что вся жизнь пройдет в белом цвете, тихо, спокойно, зори, закаты, Днепр, Крещатик, солнечные улицы летом, а зимой — не холодный, не жесткий — крупный, лас¬ковый снег… И вышло наоборот. Легендарные времена оборвались, и внезапно и грозно наступила история». История полноправно вошла в роман и принесла с со¬бой тяжкие испытания не только людям, но и Городу, живому существу. «То не серая туча со змеиным брю¬хом разливается по городу, то не бурные мутные реки текут по старым улицам, — то сила Петлюры несмет¬ная на площадь Старой Софии идет на парад». Боль за родной город ощущается даже в сне Алексея Турбина.
Он видит картину разгрома, бегства — кровавое солн¬це, встающее над Городом в мутной мгле: «Было оно так велико, как никогда еще никто на Украине не ви¬дел, и совершенно красно, как чистая кровь. От шара, с трудом сияющего сквозь завесу облаков, мерно и да¬леко протянулись полосы запекшейся крови и сукрови¬цы». И пускай в доме Турбиных еще слышится бесша¬башное веселье, Город принял на себя первый удар, а значит, и дом, семья окажутся в руках неотвратимого рока. Булгаков показывает, как по Украине 1918 года бродят взбунтовавшиеся народные массы, а на поверх¬ности жизни мелькают, сменяя друг друга, политичес¬кие временщики и авантюристы, желающие отстоять свои привилегии или просто погреть руки на разо¬жженном мужицким гневом огне.
Неотвязным сном является Алексею Турбину гран¬диозная картина бегства на юг купеческой Москвы и са¬новного Петербурга: «Бежали седоватые банкиры со своими женами, бежали талантливые дельцы, оставив¬шие доверенных помощников в Москве, которым было поручено не терять связь с тем новым миром, который нарождался в Московском царстве, домовладельцы, по¬кинувшие дома верным тайным приказчикам, промыш¬ленники, купцы, адвокаты, общественные деятели. Бе¬жали журналисты, московские и петербургские, жан¬дармы и актрисы императорских театров». Все бежали из родного Города. В этой картине поспешного бегства былых хозяев жизни, осевших в киевских гостиницах, кафе и частных квартирах, есть какое-то оскорбление красоты древнего Города, где над садами в инее светит¬ся вечерами белый электрический крест в руках у Вла¬димира.
Гибель белого движения неизбежна, как неизбежно и падение призрачного царства гетмана, будто на поте¬ху истории избранного правителем Украины в цирке. Человек с лисьей физиономией, русский кавалергард и немецкий ряженый, он не знает, не любит страны, ко¬торою хочет править, и должен ожидать от нее мщения.
В мрачном хороводе несутся тени гибнущего и бессиль¬ного перед нашествием Петлюры Города — позорно бегущий из своего дворца гетман, немцы в «рыжих ме¬таллических тазах», офицеры, бросившие свои штабы, юродствующие поэты-декаденты… И вновь возникает перед нами как живое существо Город — «еще теплый со сна», в который на туманном рассвете входят, чтобы надругаться над ним, петлюровские банды. Позорно ос¬тавленный и преданный Город у высоты древних холмов как бы судит своим судом комедиантов истории. Исто¬рия должна была покарать людей, которые «ничего не знали не только о местах отдаленных, но даже — смеш¬но сказать — о деревнях, расположенных в пятидесяти верстах от самого Города. Не знали, но ненавидели всей душой. И когда доходили смутные вести из таинствен¬ных областей, которые носят название деревня, о том, что немцы грабят мужиков и безжалостно карают их, расстреливая из пулеметов, не только ни одного голоса возмущения не раздалось в защиту украинских мужи¬ков, но они еще бормотали: “Так им и надо!”».
В эпилоге романа, глядя на яркие звезды в мороз¬ном небе родного Города, автор заставляет думать о вечности, о жизни будущих поколений, об ответст¬венности людей перед своим Городом и, конечно же, друг перед другом. «Все пройдет. Страдания, муки, кровь, голод и мор. Меч исчезнет, а вот звезды оста¬нутся, когда и тени наших тел и дел не останется на земле».
