Несколько необычное произведение о гражданской
войне, представляющее собой сборник
новелл, кажущихся, на первый взгляд,
отдельными зарисовками жизни и быта Первой конной армии, но в то
же время создающих целостное яркое произведение. Выйдя в свет,
«Конармия» сразу же встретила жесткую, озлобленную критику
в свой адрес. На протяжении многих лет имя Бабеля было заклеймено,
даже критика 70-х гг. не решалась признавать его произведения.
В вину ему неизменно ставилась «нарочитая приземленность, изображение
серой повседневности быта революции», нежелание изображать
героизм Первой конной. Слишком много «натуры», заслонившей
правду о революции и о гражданской войне — таков был приговор
советской критики. И все же рассказы Бабеля — яркая летопись
тех лет, отражающая настоящую действительность, а не лакированную
под романтику боев жизнь в легендарной армии Буденного.
В первых изданиях «Конармии» тридцать четыре новеллы, в конце
жизни Бабель добавил еще две. Рассказчик — корреспондент Лютов
Кирилл Васильевич, по фамилии русский, но, как выясняется в новелле
«Рабби», — еврей. Он очень образованный человек, окончил
юридический факультет Петербургского университета, в совершенстве
владеет французским языком, хорошо понимает латынь.
Обращаясь к биографии Бабеля, можно найти сходство с главным
героем, интересно, что сам он служил корреспондентом в Первой
конной под фамилией Лютова. «Конармия» отчасти представляет
собой обработку дневниковых записей автора, но в основном писатель
руководствовался воспоминаниями. Хотя образ Лютова достаточно
автобиографичен, автор все же не тождествен ему, он находится на определенной
дистанции и от героя, и от изображаемых событий.
Образ Лютова не соответствовал образу героя гражданской войны.
Литературе 20-х годов нужен был герой, твердо уверенный в своей
позиции, не обремененный сомнениями и лишними мыслями о гуманизме,
в идеологии которого важное значение имело представление
о светлом «завтра», а не реалии страшного и бесчеловечного «сегодня».
Для критики же опасным было то, что читатель глазами Лютова мог
увидеть оборотную сторону революции и гражданской войны.
Лютов так и остается чужим в армейской среде — его интеллигентность
мешала пониманию необходимости жестокости на гражданской
войне. Он оказался в среде, в которой не работали никакие
нравственные человеческие нормы. Лютов обращает внимание на
факты, которые другой боец никогда не принял бы так близко
к сердцу. В главе «Мой первый гусь» Лютов убивает гуся, чтобы
хоть как-то подняться в глазах казаков, но даже это приносит ему
переживания: «Я видел сны и женщин во сне, и только сердце мое,
обагренное убийством, скрипело и текло». В новелле «Путь в броды»
Лютов говорит: «Я скорблю о пчелах. Они истерзаны враждующими
армиями. На Волыни нет больше пчел. Мы осквернили ульи. Мы
морили их серой и взрывали порохом. Чадившее трятье издавало
зловонье в священных республиках пчел. Умирая, они летали медленно
и жужжали чуть слышно. Лишенные хлеба, мы саблями
добывали мед. На Волыни нет больше пчел» Эти строки нельзя
читать без стыда за грубое невежество и бессмысленную жестокость
людей. Но о людях ли идет здесь речь? О пчелах мог так написать
только человек с чутким сердцем и тонкой душой. Сколько же страданий
приносит этому чуткому сердцу вид смерти людей, ни в чем
не повинных обывателей, подвергавшихся пыткам и истязаниям,
о которых повествуется почти в каждой главе.
Жестокость в «Конармии» всегда находит оправдание. Она
направлена на революцию, на достижение победы, но она не может
найти оправдание в душе Лютова. Он всегда пытается подчиниться
ей, но испытывает при этом невольное сопротивление: «Смутными
поэтическими мозгами переваривал я борьбу классов…» Он не может
застрелить умирающего Долгушова («Смерть Долгушова»), ему
больно, когда он видит разрушения в храме («У святого Валента»).
Лютов не верил в Бога, он относился к религии как к части культуры,
и страдал, наблюдая глумление над ее святынями.
Некоторые главы целиком написаны в манере сказа, т. е повествование
ведется от лица людей, не владеющих литературным языком.
Эти новеллы («Соль», «Письмо») нельзя читать не испытывая ужаса
от написанного. В новелле «Письмо» рассказывается о жизни отца
и трех его сыновей, которых революция сделала врагами. Сын пишет
матери о том, как их отец сначала убил сына-красноармейца
Федора, а затем другой сын Семен убил отца. Простой деревенский
парень по-своему, на доступном ему языке, наряду с бытовыми
просьбами (о кабанчике, о мыле для коня Степки) пишет о страшнейшем
из убийств.
Новелла «Соль» состоит из письма в редакцию бойца Никиты
Балмашева, в котором он повествует о том, как, пожалев женщину
с грудным ребенком, он берет ее на поезд, заставляет других солдат
проникнуться к ней уважением. Но после выяснятся, что ребенка
никакого и нет, а вместо него соль, которая тогда была в дефиците.
Женщина оказалась просто спекулянткой. Страшный самосуд совершил
над ней Никита, но не равнодушно, а после мучительного
душевного потрясения: «И, увидев эту невредимую женщину, и несказанную
Расею вокруг нее, и крестьянские поля без колоса, и поруганных
девиц, и товарищей, которые много ездют на фронт, но
мало возвращаются, я захотел спрыгнуть с вагона и себе кончить или
ее кончить. Но казаки имели ко мне сожаление и сказали:
-Ударь ее из винта.
И сняв со стенки верного винта, я смыл этот позор с лица трудовой
земли и республики».
Лютов постоянно задает себе вопросы: «Кто прав? Кто виноват?»
Но так и не может ответить на них. Он не против революции, но
и не за нее…
Такой образ героя, сомневающегося в целесообразности жестокости,
которую несет гражданская война, не мог быть одобрен критикой
20-30 годов. Что было делать? Обвинить автора во лжи было
трудно, запретить легче. А еще проще оказалось лишить его жизни.
