…Та, что в одних чулках когда-то
Кралась лесенкой крутой,
Что кармином губ
кормила
И на лесенке тайком
говорила:
— Будешь, милый, вместо мужа лесником.
Николай Ушаков. «Леди Макбет»
Осенью 1864 года Н. С. Лесков гостил у своего брата в Киеве. Там же на квартире при киевском университете по ночам, запираясь в комнате, Лесков писал свой очерк «Леди Макбет Мценского уезда». А вокруг время удивительное, «такое, милые, тысячелетье» на дворе: через год выйдет «Война и мир» Толстого, через два — «Преступление и наказание», другой Толстой — Алексей Константинович с братьями Жемчужниковыми уже слепил классический образ советника пробирной палатки Козьмы Пруткова, а тут — пятьдесят страниц текста. Очерк. Подобное забвенья достойно. И было забыто. Почти на шестьдесят лет. И читателями и издателями. А потом неожиданно вспомнили, все и сразу. Как будто всем и сразу стало страшно. Шостакович пишет оперу «Катерина Измайлова», которая, правда, была уничтожена и растоптана вместе с автором статьей «Сумбур вместо музыки». Так в 1936 году невменяемый кровавый хаос, оплодотворенный чувственным порывом гения, канул в небытие. Извлек его оттуда Мстислав Ростропович лишь полтора года назад и показал на сцене Московской консерватории.
Тогда же в 1931 году во МХАТе шли репетиции «Леди Макбет…». Пьеса пошла. Фонтаны крови заливали черные бархаты. Героиня — уездная барышня, безгрешная канарейка — представляла зрителю жертву купеческого мракобесия, трагическую героиню. Реабилитации Катерины Львовны Измайловой не получилось. Через год в черных бархатах и фонтанах нашли формализм. А за формализм полагалось много.
Судьба Катерины Измайловой в театре была счастливой. В 70-е годы в театре Маяковского шла постановка Гончарова. Говорят, был жостовский занавес, алая рубашка на Сергее и цвета крови одеяла. И Катерину исполняет Наталья Гундарева. (Вспомним: Сергей взвешивает Катерину Львовну в мучной кади — 3 пуда 7 фунтов, — это примерно 51 килограмм: «Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо — и то не уморишься», шутит он с хозяйкой.) Правда, опять по рассказам, бушевал зрительный зал, вызывая Наталью Гундареву бесконечно и в основном гордые заплаканные женщины.
Была и кинолегенда. Снял фильм Роман Балаян в 1990 году. В главной роли Наталья Андрейченко. От Лескова ничего не осталось. Одни вопросы.
Больше всего «Леди Макбет…» повезло с художниками. В 20-е годы Борис Кустодиев делает серию рисунков. Он мягче и добрее Лескова и не хуже его знает провинциальную жизнь — сам из Астрахани. У отечественного Рубенса все толстое: руки, щеки, тела среди подушек. Занавески, кружева, окошки, ветки, самовары — тучный купеческий покой. И с этой детской наивностью — о крови, убийстве, измене, страсти.
Потом были еще художники. А за ними нежный и романтичный Илья Глазунов. Он рисует, точнее, пишет величественный гимн русской старине, духовной порочности, прекрасной даже в страдании. И каждая иллюстрация настояна на древней иконописи. Вот Федя Лямин — большеглазый, бледный отрок среди икон, ручку ко груди приложил, васнецовский царевич Дмитрий в Угличе. Пейзаж города Мценска — райское место, царство неги и нежности. Отравление старца. Сергей — молодец-красавец — то ли князь молодой, то ли человек лихой. И еще есть неожиданное, скульптурное прочтение Лескова. Катерина в бронзе — самая выразительная фигура лесковского мемориала в Орле. Она проста и тяжела в тюремной робе среди изысканного кружева и литья остальных фигур. У нее очень красивое лицо. Она самый удивительный и самый правдивый образ.
Вот так случилось, что, несмотря на то что «Леди Макбет…» была написана в 60-е годы прошлого века, литературная, театраль-
ная, киношная, всякая ее жизнь пришлась на три последние четверти нашего столетия. Таковы факты, такова эстетика и мифология лесковского очерка, которые необъяснимым образом наложи- лись и совпали с нашим временем и с нашей жизнью.
