После обширного «Посвящения», раскрывающего «адрес» поэмы, следует «Вступление»; оно, в отличие от «Посвящения», где идет речь о женщинах, разлученных с арестованными, обращено непосредственно к тем, кого они оплакивают, то есть к уходящим на каторгу или на расстрел. Здесь же возникает образ Города, но он резко отличен от прежнего Петербурга и лишен традиционного «пушкинского» великолепия, в нем совершенно нет былой красоты и гармоничности, он также мрачнее того облика, что знаком нам по Некрасову или Достоевскому. Это — город-привесок к гигантской тюрьме, раскинувшей свои свирепые корпуса над помертвевшей и неподвижной Невой «не течет великая река…».
Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую несню разлуки
Паровозные пели гудки.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.
И только после «Вступления» (а перед ним, как мы знаем, были эпиграф, «Вместо Предисловия» и «Посвящение») начинает звучать конкретная тема «Реквиема» — плач по Сыну:
Уводили тебя на рассвете,
За тобой, как на выносе, шла,
В темной горнице плакали дети,
У божницы свеча оплыла.
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе…
Не забыть!
Буду я, как стрелецкие женки,
Под кремлевскими башнями выть.
Ахматова, как видим, придает сцене ареста и прощания широкий смысл, уже подготовленный и «Предисловием», и «Вступлением», где речь шла о многих сыновьях, отцах и братьях. Она пишет о детях в темной горнице, хотя у ее сына не было детей; следовательно, прощаясь с сыном, она одновременно имеет в виду не только себя, но и тех, с которыми вскоре сведет ее тюремная очередь. Ведь, как мы знаем из «Предисловия», она создает свой «Реквием»- по просьбе безвестной женщины с «голубыми губами» («А это вы можете описать?..»).
Такому же расширению способствует и неожиданный на первый взгляд образ «стрелецких женок», отчасти напоминающий нам стихотворение «Стрелецкая луна. Замоскворечье. Ночь…», но на этот раз здесь нет фигуры преображенца: ведь героиня «Реквиема» скорбит о всех погибших сыновьях и о горе всех матерей. В стихотворении «Уводили тебя на рассвете…» Ахматова имеет в виду непреходящие общечеловеческие ценности и заповеди несравненно более широкие и гуманистические, чем те временные (классовые и иные) рубрикации, которыми будто бы оправдывалась кровь 1937 года или кровь иных времен.- Ивана, Бориса или Петра. Такой же позиции, как мы помним, она придерживалась в годы мировой войны и в годы революции, перешедшей в братоубийственную, с ее точки зрения, гражданскую войну. В этом своем убеждении, покоившемся на христианской заповеди «не убий», она была неколебима. Кровь, считала она, ничем не может быть оправдана.