Литература русского зарубежья складывается из трех волн русской эмиграции. Эмиграция первой волны — трагическая страница русской культуры. Это уникальное явление и по массовости, и по вкладу в мировую культуру. Массовый исход из Советской России начался уже в 1919 году. Уехало более 150 писателей и более 2 млн. человек. В 1922 году по постановлению государственного политического управления (ГПУ) из страны были высланы на | так называемом «философском корабле» более 160 рели — j гиозно-философских писателей (Н. Бердяев, Н. Лосский, С. Франк, И. Ильин, Ф. Степун, Л. Шестов), прозаиков и критиков (М. Осоргин, Ю. Айхенвальд и др.), врачей, профессоров университетов. Из России уехал цвет русской литературы: И. Бунин, А. Куприн (позже вернулся), Б. Зайцев, И. Шмелев, А. Толстой (вернулся в 1923 году), Д. Мережковский, 3. Гиппиус, К. Бальмонт, И. Северянин, Вяч. Иванов и др. Эмиграция первой волны сохраняла все основные особенности русского общества, представляла, по словам 3. Гиппиус, «Россию в миниатюре».
Основными центрами русской эмиграции в Европе были Берлин (в основном здесь осели драматурги и театральные деятели), Прага (профессора, художники, поэты), Париж (ставший столицей русской культуры). На Востоке эмигрантов приняли Шанхай, Харбин (С. Гусев-Оренбургский, С. Петров-Скиталец, А. Вертинский, Н. Байков).
В литературе первой волны эмиграции отчетливо выделялись два поколения: старшее, представители которого сформировались как писатели на русской почве, они были известны русскому читателю, имели свой сложившийся стиль, широко издавались не только в России. Это почти все символисты, кроме А. Блока, В. Брюсова и вернувшегося А. Белого (3. Гиппиус, К. Бальмонт, Д. Мережковский), футуристы (И. Северянин, Н. Оцуп), акмеисты (Г. Иванов, Г. Адамович), реалисты (И. Бунин, И. Шмелев, Б. Зайцев, А. Куприн, А. Толстой, М. Осоргин). Вокруг них складывались группы, кружки из писателей младшего, так называемого «незамеченного» поколения. Это те, кто в России начинал еще свое становление, печатал отдельные произведения, но не успел сложиться как писатель или поэт со своим стилем. Одни из них группировались вокруг Бунина, образовав «бунинский кружок» (Г. Кузнецова, Л. Зуров). Другие объединились вокруг Ходасевича, создав группу «Перекресток». Они ориентировались на строгие формы (неоклассицизм). Это Ю. Терапиано, Вл. Смоленский, Н. Берберова, Д. Кнут, Юр. Мандельштам.
Вокруг Г. Адамовича и Г. Иванова сложилась группа «Парижская нота» (И. Одоевцева, Б. Поплавский, А. Ладинский). Главное в творчестве — простота: никаких сложных метафор, никакой детализации, только наиболее общее, даже абстрагированное. Они продолжали акмеизм, хотя обращались и к опыту символистов. Темы — любовь, смерть, жалость.
Участники группы «Кочевье» (руководитель М. Слоним) стремились экспериментировать со словом, формой. Наследовали традиции футуризма, особенно В. Хлебникова (А. Гинкер, А. Прис — манова, В. Мамченко).
Основная тема творчества в самом начале эмиграции (1918— 1920 гг.) — это «взрыв антисоветских страстей». Выходит «Окаянные дни» И. Бунина, книга заметок и дневниковых записей человека, изнутри видевшего первые послевоенные годы. В ряде мест она перекликается с «Несвоевременными мыслями» М. Горького (об азиатчине и дикости в русском человеке, о вине интеллигенции, которая так долго приучала народ к мысли, что он страдалец и страстотерпец, так долго воспитывала в нем ненависть, что теперь сама ужасается плодам; о зверствах солдат и комиссаров и т. д.).
Антибольшевистская книга — роман И. Шмелева «Солнце мертвых» — была рождена личным горем писателя (расстрел большевиками Бела Куна сына Сергея — офицера Белой гвардии). Революция, ее деятели предстают в ней как слепая сила. С позиций нравственно-христианских они не имеют никакого оправдания. Эти «краснозвездные» «обновители жизни» способны только убивать.
Эпопея народной судьбы складывается не из них, а из жертв. Жертвы родственны христианскому миру. Их портреты и истории несут в себе вечное, непреходящее с точки зрения народной морали. В них не поддается соблазну животворящий дух. Образ солнца метафоричен, трансформирован в трагический символ. Идеализируется старая Россия, новая же — царство мертвых. Это произведение социально-критического реализма; по словам Амфитеатрова, здесь «общественное поглотило литературу».
В начале 1920-х гг. в литературе культивируется образ погибшей России, «России, занесенной снегом» (гимн 1921 г. и сборник стихов А. Седых «Замело тебя снегом, Россия»). Тема гибели России, апокалипсиса, конца света кочевала из произведения Ё произведение: стихи Кузьминой-Караваевой (матери Марии), Вл. Смоленского, И. Бунина. Гибель России связывалась даже с введением новой (без «ять» и ъ) орфографии. Писатели-эмигранты (особенно Бунин) не признавали ее (профессор Спекторский: «в будущей России за новую орфографию будут вешать»).
Боль и тоска по России у многих связывалась с темой возмездия. Особенно гневно и остро звучала она в стихах Гиппиус: «Скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой, народ, не ува — j жающий святынь».
В годы Второй мировой войны большинство писателей, даже не принимавших Советскую власть, призывали забыть внутренние распри перед угрозой фашизма в России. Такие, как JI. Кузьмина-Караваева, Анатолий Левицкий, Борис Вильде, Корвин- Пиотровский (Рига), стали участниками Сопротивления. Бунин писал: «В своем дому можно поссориться, но когда на вас бандиты прут, тут уж все склоки надо отложить».
Но для некоторых ненависть к политическому строю оказалась сильнее любви к Родине. Сотрудничали с фашистскими властями Мережковский, Шмелев, Сургачев.
Еще одна тема — апофеоз грядущей России и культура прошлого. Воспевание «русской березки» (по ироническому замечанию Фед. Степуна) приводит к интересу к народно-поэтическо — му творчеству, к его традициям.
«Бытописателями русского благочестия» стали Б. Зайцев («Преподобный Сергий Радонежский», «Алексей, Божий человек»); И. Шмелев («Лето Господне», «Богомолье»), А. Ремизов («Огонь вещей. Сны и предсонье»).
Предметом художественного исследования становится история России. Особым успехом пользовались романы Марка Алда — нова. Он написал почти 40 романов, эссе, в которых ставил целью показать события русской истории в контексте мировой. Уже в первом историческом романе «Святая Елена — маленький остров» привлекала внимание необычная трактовка Наполеона.
О судьбах русской интеллигенции повествуют романы «Ключ», «Бегство», «Пещера», составившие трилогию.
В конце 1920-х гг. в эмиграции появились произведения, изображающие гражданскую войну с более взвешенных позиций. Успех романа М. Осоргина «Сивцев вражек» (1928) был во многом обусловлен гуманистической авторской позицией: «Стена против стены стояли две братские армии, и у каждой — своя правда и своя честь. Правда тех, кто считал и родину, и революцию поруганными новым деспотизмом и новым насилием, — и правда тех, кто иначе понимал родину и кто видел поругание не в похабном мире с немцами, а в обмане народных надежд». «Были и герои и там, и тут; и чистые сердца тоже, и жертвы, и подвиги, и ожесточение, и высокая человечность, и животное зверство». «Было бы слишком просто и для живых людей, и для истории, если бы правда была лишь одна и билась лишь с кривдой; но были и бились между собой две правды и две чести,— и поле битвы усеяли трупами лучших и честнейших».
Если старшее поколение имело свое место в жизни и в литературе зарубежья, то судьба младшего — «незамеченного» — была значительно трагичнее. «Не став до конца русскими, они уже обречены не быть и иностранцами». У них не было «своей России», своего стиля, места и положения в литературном мире.
Это осложнялось и нищенским материальным состоянием. Не выдержав испытаний, трагически погибли, покончив самоубийством, умерли от истощения, пьянства, наркотиков Н. Гронский, Б. Поплавский, Б. Новосадов, Ир. Кноринг, Д. Кнут. Но была и другая смерть — творческая. Оторванные от родного языка, от русского читателя, «незамеченные» «отцветали, не успев расцвести».
Развитие литературы первой волны эмиграции можно разделить на два периода:
1920 — 1925 гг. — период становления литературы эмиграции, надежды на возвращение. Преобладает антисоветская, антибольшевистская тематика, ностальгия по России, гражданская война изображается с антиреволюционных позиций.
1925 — 1939 гг. — интенсивное развитие издательской деятельности, формирование литературных объединений. Надежды на возвращение утрачиваются. Большое значение приобретает мемуарная литература, призванная сохранить аромат утраченного рая, картины детства, народные обычаи; исторический роман, 1 как правило, основывающийся на понимании истории как цепи случайностей, зависящих от воли человека; революция и гражданская война изображаются уже с более взвешенных позиций, появляются первые произведения о ГУЛАГе, концлагерях (И. Солоневич «Россия в концлагере», М. Марголин «Путешествие в страну Зе-Ка», Ю. Бессонов «26 тюрем и побег с Соловков»).
В 1933 г. признанием русской зарубежной литературы стала Нобелевская премия Бунину «за правдивый артистический талант, с которым Бунин воссоздал русский характер».
Вторая волна русской эмиграции была порождена Второй мировой войной. Она складывалась из тех, кто выехал из При балтийских республик, присоединенных к СССР в 1939 году; из военнопленных, опасавшихся возвращаться домой, где их могли ожидать советские лагеря; из угнанных на работу в Германию советских молодых людей; из тех, кто связал себя сотрудничеством с фашистами. Местом жительства для этих людей стала сначала Германия, затем США и Великобритания. Почти все сейчас известные поэты и прозаики второй волны начали свою литературную деятельность уже в эмиграции. Это поэты О. Ан — стей, И. Елагин, Д. Кленовский, И. Чиннов, Т. Фесенко, Ю. Иваск. Как правило, они начинали с социальных тем, но затем переходили к лирическим и философским стихам. Писатели В. Юра — сов, Л. Ржевский, Б. Филиппов (Филистинский), Б. Ширяев, { Н. Нароков рассказывали о жизни Советского Союза в преддверии войны, о репрессиях, всеобщем страхе, о самой войне и тернистом пути эмигранта. Общим для всех писателей второй волны было преодоление идеологической направленности творчества, обретение общечеловеческой нравственности. До сих пор литература второй волны остается мало известной читателям. Одним из лучших доступных произведений является роман Н. Нарокова «Мнимые величины», рассказывающий о судьбах советских интеллигентов, живущих по христианским законам совести в сталинские годы.
Третья волна эмиграции связана с началом диссидентского движения в конце 1960-х годов и с собственно эстетическими причинами. Большинство эмигрантов третьей волны формировались как писатели в период хрущевской «оттепели» с ее осуждением культа личности Сталина, с провозглашаемым возвращением к «ленинским нормам жизни». Писатели вдохнули воздух творческой свободы: можно было обратиться к прежде закрытым темам ГУЛАГа, тоталитаризма, истинной цены военных побед. Стало возможным выйти за рамки норм социалистического реализма и развивать экспериментальные, условные формы. Но уже в середине 1960-х годов свободы начали свертываться, усилилась идеологическая цензура, подверглись критике эстетические эксперименты. Начались преследования А. Солженицына и В. Некрасова, был арестован и сослан на принудительные работы И. Бродский, арестовали А. Синявского, КГБ запугивал В. Аксенова, С. Довлатова, В. Войновича. В этих условиях эти и многие другие писатели были вынуждены уехать за границу. В эмиграции оказались писатели Юз Алешковский, Г. Вла — димов, А. Зиновьев, В. Максимов, Ю. Мамлеев, Саша Соколов, Дина Рубина, Ф. Горенштейн, Э. Лимонов; поэты А. Галич, Н. Коржавин, Ю. Кублановский, И. Губерман, драматург
А. Амальрик.
Характерной чертой литературы третьей волны было соединение стилевых тенденций советской литературы с достижениями западных писателей, особое внимание к авангардным течениям.
Крупнейшим писателем реалистического направления был Александр Солженицын, за время эмиграции написавший многотомную эпопею «Красное колесо», воспроизводящую важнейшие «узлы» истории России. К реалистическому направлению можно отнести и творчество Георгия Владимова («Верный Руслан», «Генерал и его армия»), Владимира Максимова («Семь дней творенья», «Заглянуть в бездну», автобиографические романы «Прощание из ниоткуда» и «Кочевье до смерти»), Сергея Довлатова (рассказы циклов «Чемодан», «Наши» и т. д.). Экзистенциальные романы Фридриха Горенштейна «Псалом», «Искупление» вписываются в религиозно-философское русло русской литературы с ее идеями страдания и искупления.
Сатирические, гротескные формы характерны для творчества Василия Аксенова («Остров Крым», «Ожог», «В поисках грустного бэби»), хотя трилогия «Московская сага» о жизни поколения 1930—40-х годов являет собой чисто реалистическое произведение.
Модернистская и постмодернистская поэтика ярко проявляется в романах Саши Соколова «Школа для дураков», «Между собакой и волком», «Палисандрия». В русле метафизического реализма, как определяет свой стиль писатель, а по сути в русле сюрреализма пишет Юрий Мамлеев, передающий ужас и абсурд жизни в рассказах цикла «Утопи мою голову», «Русские сказки», в романах «Шатуны», «Блуждающее время».
Третья волна русской эмиграции дала многочисленные и разнообразные в жанрово-стилевом отношении произведения. С распадом СССР многие писатели вернулись в Россию, где продолжают литературную деятельность.
Феномен В. Набокова
Особым явлением в русской литературе первой волны эмиграции был Владимир Владимирович Набоков (1899-1977 гг.), (до
1940 г. — Сирин). Как и многие писатели его’генерации, он покинул Россию в юности, только начав публиковаться в периодической печати. Но, в отличие от них, назвать Набокова «незамеченным» невозможно. Он сразу вошел в литературную жизнь эмиграции. В 1922—1923 гг. вышли сборники стихов «Горный путь», «Гроздь». С 1920-х по 1940-е гг. Набоков — наиболее значительный писатель Русского зарубежья. Феномен Набокова в том, что русский по языку писатель обладал необычной для русского манерой повествования, отчужденной от изображаемого мира. В начале 1920-х годов пишет рассказы «Пасхальный дождь», «Катастрофа», «Картофельный эльф».
Уже в них отмечали «заостренность языка и повествования», утонченную наблюдательность, интенсивность внутреннего настроения.
Первый роман «Машенька» — наиболее русский, очень прозрачный, о жизни эмигрантов. Тема невозвратимости времени, невосполнимости утрат главная в этом произведении. Это еще не «настоящий» Набоков, который использовал позже в творчестве особый метод воссоздания ситуации — эмоциональную незаинтересованность и чистую изобретательность, игру с читателем.
Второй роман «Король, дама, валет» (1928) — произведение «заданное», сконструированное. Шахматная партия судьбы еще не стала главной темой творчества Набокова, но уже появляется в романе шахматист, играющий вслепую. При чтении возникает ощущение нереальности, сна, некоего двоемирия: не есть ли весь этот странный мир только игра воображения? Именно этот роман заставил говорить о том, что появился талантливый, но странный прозаик. Тема шахматной партии-судьбы становится сюжетообразующей в романе «Защита Лужина» (1929). В жизни Лужин замечает роковое повторение ходов его турнирной партии. Как и в ней, он терпит поражение в жизни и выпрыгивает в окно. Роман заканчивает фраза: «Никакого Александра Ивановича не было», т. е. подсказка, что вне творчества нет человека. Это выход из жизни, избавление от дара, жить с которым нельзя, но и вне его невозможно. Это блестящий по языку и мастерству роман, в котором просто и изящно повествование переходит от воспоминания к диалогу Лужина с невестой, затем — снова к воспоминаниям, к мыслям героини, где наблюдается тонкое сопряжение времен; жизнь шахмат вторгается в жизнь Лужина, задевающую ее лишь краем. Литература — это «феномен языка, а не идей», считал Набоков. Традиция точного и детализированного изображения действительности и пушкинская «простота, поражающая пуще самой сложной магии», особенно зримо воплощены в романах «Подвиг», «Камера обскура». От последнего романа пошло разделение людей на пошляков и артистов. Это развивается в романе «Отчаяние» — о творце, стремящемся перешагнуть грань между искусством и жизнью. Внешне криминальный роман о преступлении воспринимается как полемика с Достоевским, хотя есть и общие черты.
С приходом к власти фашистов жить русским писателям в Германии было сложно. Последним написанным в Германии романом был «Приглашение на казнь» (1938 г.). Одновременно Набоков работал над романом «Дар», который представляет настоящую энциклопедию русской литературы, встречаются имена чуть ли не всех крупнейших писателей. Особое место занимает Пушкин. Его антиподом является Чернышевский, от которого из русской литературы стало уходить прекрасное, утилитарность, заданность начали вытеснять эстетическое.
В. Набокову принадлежит роман «Приглашение на казнь», определяемый критикой как экзистенциальная антиутопия.
Герой Цинциннат Ц. повинен в своей непрозрачности, следовательно, непохожести на других, вполне прозрачных, одинаковых, оптимистичных граждан некоего фантастического тоталитарного государства, где царит тоталитарное сотрудничество с режимом. Цинциннат томится по раю некоего далекого прошлого и должен быть казнен за «гносеологическое» преступление. Но тюремщикам мало просто казнить человека, они хотят низвести его до соучастия в собственной казни. И жена, и мать, и все родственники Цинцинната призывают его покаяться в собственной непрозрачности. Здесь сразу узнается вечное стремление палачей втоптать жертву в грязь, вынудить признание даже у невиновного.
Современники увидели в романе аллюзию на тоталитарное государство (тогда — фашистская Германия и сталинская Россия). Победа любой формы тоталитаризма — это приглашение на казнь для всего свободного и творческого. Цинциннат страдает от одиночества, ищет близкую душу и не находит. Он окружен пошляками и предателями. Даже ребенок — средоточие всего прекрасного и физически, и духовно — заманивает его в ловушку. Боль и страдания Цинцинната — это единственно настоящее. Общий мир, так называемая «реальность», носит бредовый, мнимый, бутафорский характер. В этом мире реально только свое «я».
Эмигрантский критик Бицилли в связи с этим романом говорит о возрождении искусства аллегории, устанавливая связи Набокова с Салтыковым-Щедриным и Гоголем, особенно в разработке темы «жизнь есть сон». Но Сон — родной брат Смерти. А раз так, то жизнь и есть смерть. Вот почему после казни Цинцинната, не его, а палача уносит на своих руках одна из трех Парок — богинь смерти. Цинциннат же уходит туда, где стоят существа, подобные ему.
В 1930-е гг. Набоков пишет рассказы, 7 романов, пьесы «Изобретение Вальса» и «Событие». Обобщение психологического опыта — мемуары. Особая страница творчества — работы по истории русской и западной литературы, трехтомные примечания ; к собственному переводу «Евгения Онегина».
В 1938 г. Набоков переезжает в Париж, в 1940 — в США. Это конец русскоязычного писателя Сирина и рождение англоязычного Набокова. На английском написаны романы «Другие берега», «Лолита», «Пнин», «Ада».
Литература для Набокова была игрой с читателями. Он радикальным образом разошелся с классической традицией русской литературы. В этом плане он художник разрыва и одновременно — художник-новатор. Революция выбила Набокова из колеи. Утрата рая (детства) — это утрата не только социальная, а прежде всего экзистенциальная. Это переход к миру пошлости (самое страшное понятие у Набокова). Но, попадая в мир пошлости, Набоков определяет его не как подлинный мир, а как мир призраков, иллюзий. Утраченное право на социальный аристократизм Набоков воплотил в аристократизм эстетический.
Зачастую глумящийся над толпой. Набоковские герои как бы отражаются друг в друге, отличаясь лишь степенью одиночества.
Набоков — писатель-интеллектуал, превыше всего ставящий игру воображения, ума. Его волнуют проблемы одиночества и свободы; личность и власть, дар и судьба преломляются в стилистической изощренности и виртуозности. Это резко выделяет его из традиционной русской литературы, где форма была под
Чинена нравственной, «учительской» задаче.
Главной чертой набоковского романа является отсутствие характера в традиционно-реалистическом смысле. Набоков создает не столько характер, сколько манекен, куклу. Герои — исполнители авторской воли, лишенные мотивации и логики поступков.
Набоков утверждал новую, неприемлемую для русской литературы этическую систему, которая основана на принципиальном индивидуализме и пафосе общественного неслужения. Это вело и к разрыву с эстетической традицией русской литературы, влекло к разрушению реалистического характера, к модернизму. Эстетизм стал качеством художественного мира. Он проявился в усложненности стиля, феноменальности метафор. В мире Набокова нет реальности вообще, а есть множество субъективных образов реальности, отсюда и множественность трактовок произведения. Всеми этими эстетическими приемами Набоков предвосхитил постмодернизм.