Мне кажется, что очень трудно выделить из творчества Ахматовой, особенно из ее раннего творчества, то, что можно было бы назвать, в отличие от других ее стихов, «любовной лирикой». Потому что все, что она пишет, написано или о любви, или в присутствии любви, или при воспоминании об ушедшей любви:
Молюсь оконному лучу —
Он бледен, тонок, прям.
Сегодня я с утра молчу,
А сердце — пополам.
Казалось бы, в этом стихотворении о любви — ни слова. Сказано только: «Сегодня я с утра молчу, а сердце — пополам». Но уже возникает впечатление тайной, скрытой от посторонних глаз любовной драмы, может быть, сыгранной в одиночку. В стихотворении — тоска о человеке, который, может быть, и не подозревает о происходящем, о том чувстве, которое вызывает.
Вообще, даже самые откровенные любовные стихи Ахматовой — тайные и о тайном, это не крик, даже не слово, обращенное к возлюбленному, как это почти всегда бывает у Марины Цветаевой. Это скорее образ, чувство, возникшее при встрече с любимым:
Тот же голос,
Тот же взгляд,
Те же волосы льняные.
Все как год тому назад.
Душевная буря, смятение чувств, когда падает сердце и холодеет в груди, когда каждое малое расстояние растягивается на мили, когда ждешь и желаешь лишь смерти, передаются Ахматовой скупыми подробностями еле заметных, скрытых от чужого, постороннего глаза деталей. В стихах всегда выдается то, чего никто бы не заметил:
Так беспомощно грудь холодела,
Но шаги мои были легки.
Я на правую руку надела
Перчатку с левой руки.
И поэтому, когда вдруг раздается: «И когда друг друга проклинали в страсти, раскаленной добела…»,— это производит впечатление взрыва. Это и есть взрыв — внутренний взрыв сознания.
В стихотворении «Любовь» это чувство является в образах незаметных и иеразгадываемых сразу, потаенных. И действует она «тайно и верно», стреляет тем более наверняка оттого, что стреляет из засады:
То змейкой, свернувшись клубком,
У самого сердца колдует,
То целые дни голубком
На белом окошке воркует…
И в этой постоянной скрытости, завороженности чувства чудится какая-то тайная рана. Недаром сетовал Гумилев: «Из города Киева, из города Змиева, я взял не жену, а колдунью…»
Ахматова — мудрая и сильная — в неожиданно налетающие минуты слабости признается:
Я не прошу пи мудрости, ни силы.
О, только дайте греться у огня!
Мне холодно… Крылатый иль бескрылый,
Веселый Бог не посетит меня.
Ее любовь, как тайная болезнь,— неотвязная и скрываемая, изнуряющая и не приносящая утоления. В этом — вся Ахматова. Этим неповторима ее любовная лирика.