М. Е. Салтыков-Щедрин и Ф. М. Достоевский — два замечательных русских писателя, высоко ценимых как своими современниками, так и нами, их потомками. Они жили и творили в один и тот же исторический период. Общество, которому они принадлежали, круг знакомств, а также предмет их литературных интересов были примерно одинаковы. Однако кажется, нет более разных авторов. В чем же их отличие? Есть ли черты схожести в их творчестве? Ведь свела же их вместе судьба в кружке петрашевцев. Просто Салтыков в 1847 году с петрашевцами порвал, а Достоевский прошел за то же казнь, каторгу и солдатчину. А в 1858 году, когда Достоевскому наконец вернули дворянство, что позволяло печатать ему свои сочинения, Салтыков уже вице-губернатор в Рязани, а в отсутствие генерал-губернатора и сам его замещает. Правда, и он не избежал гонений: был арест за некую повесть, была и ссылка в г. Вятку, но в должности, без лишения прав, без этапа, на хлебную должность.
О Достоевском Герцен заметил, что он писатель «не совсем ясный», огромного дарования, начитанности и недюжинного, но экзальтированного ума. Герцену вторил прямодушный Добролюбов: к произведениям Достоевского нужны «дополнения и комментарии». И здесь чистая правда. За век после Достоевского были написаны тысячи комментариев и дополнений во всем мире. Их объем превышает в несколько раз все, что создал писатель. Достоевский принадлежал к тем художникам, которые верно могут ставить вопросы и столь же верно отвечать на них, или не отвечать совсем, или отвечать, но неверно. Однако у Достоевского не было той степени материальной и финансовой независимости, которой обладал Салтыков-Щедрин. Деньги позволили Салтыкову сохранить независимость от издателей, исключили из жизни драматическую составляющую. Салтыков бесстрашно смотрел в глаза действительности, Достоевский трепетал перед ней. Отсюда разные идеологии: революционная у Салтыкова-Щедрина и христианская, православная у Достоевского. Щедрину казалось, что он знает и понимает современность, Достоевский просто принимал ее сердцем. Щедрин отрицал судьбу, рок, предопределение, Достоевский рассматривал всякое несчастье и всякую погибель как «нечто роковое и неминуемое», — результат игры слепых сил. Идеал Щедрина носил рассудочный, социально-политический характер, Достоевский искал спасения в нравственном обновлении, на пути к Богу. То, что для Щедрина было сатирой, для Достоевского было трагедией. Поэтому наследие Щедрина — это сатира на общество, в котором он жил, а наследие Достоевского — трагедия породившей его цивилизации.
Достоевский отли.чно управлял своим талантом. Но, как и Щедрин, он знал, что правда жизни, привычная с виду, простая и будничная, не так-то просто дается в руки. Существует некий неуловимый, не поддающийся разуму остаток ее в мире. Отсюда представления об истине и пути к ней.
«Истина не плод, случайно найденный в поле, и не болид, падающий с неба совсем готовым, — считает Щедрин, — к истине надо прийти, до истины надо развиться». По Достоевскому, истину можно обрести, она существует как целое, ее лишь надо открыть: «Истина лежит перед людьми по сто лет на столе, и ее они не берут».
Достоевский — масштабный, планетарный гений, Щедрин — талант более узкий, камерный. Если даже он и брался писать серьезный роман — все одно, выходила сатира. С точностью до наоборот у Достоевского. По поводу создания романа «Бесы» он писал в письме издателю: «…хотя бы погибла при этом моя художественность… пусть выйдет хоть памфлет. Но я выскажусь». Памфлеты Достоевскому не давались. Однако же есть в них и общее, иначе откуда эти суровые взгляды, которыми они смотрят с портретов, и такое страдальчески-нетерпеливое выражение лица на их последних фотографиях.
В них есть что-то донкихотское, что роднит их обоих. Недаром так тепло, тонко и умно написал о Достоевском Салтыков-Щедрин: «По глубине замысла, по ширине задач нравственного мира этот писатель стоит у нас совершенно особняком. Он не только признает законность тех интересов, которые волнуют общество, но вступает в область предвидений, которые составляют цель отдаленнейших исканий человечества». Не остался в долгу и Достоевский, после одной из бесед с Щедриным отпустив замечание о шекспировской глубине его образов.
Видимо, то общее, что свело их в жизни и литературе, представляет собой бесконечную любовь к людям и глубокую озабоченности судьбами России.