Я хочу начать свое сочинение известными словами из «Зо¬лотого теленка» И. Ильфа и Е. Петрова: «Параллельно большо¬му миру, в котором живут большие люди и большие вещи, су¬ществует маленький мир с маленькими людьми и маленькими вещами… В большом мире людьми двигает стремление облаго¬детельствовать человечество. Маленький мир далек от таких высоких материй. У его обитателей стремление одно — как-ни¬будь прожить, не испытывая чувства голода».
Страдания «маленького человека» — тема не новая в русской литературе. Она в полном объеме была представлена в гениаль¬ных творениях Гоголя, Достоевского, Чехова. Рассказы Зощен¬ко продолжают проблематику произведений о «маленьком че¬ловеке», берущую начало из гоголевской «Шинели». Однако это совершенно иной взгляд, иная трактовка старой темы в изменив¬шихся условиях. Маленький, незаметный, привыкший изъяс¬няться «большею частью предлогами, наречиями и, наконец, та¬кими частицами, которые решительно не имеют никакого значения», гоголевский чиновник превращен в советского слу¬жащего, для которого выигрыш в лотерею становится пределом земных мечтаний, как в свое время новая шинель для Акакия Акакиевича Башмачкина.
Для того чтобы представить центрального героя рассказов Зощенко, необходимо «составить» его портрет из тех мелких черточек, которые рассеяны по отдельным рассказам. Большая тема у Зощенко раскрывается не в одном произведении, а во всем его творчестве, как бы по частям.
Читая рассказы Зощенко, мы познаем психологию человека, привыкшего к своему ничтожному положению в обществе, к то¬му, что его судьба — ничто по сравнению с любой инструкцией, приказом или параграфом. Когда к человеку перестают отно¬ситься как к мыслящей, оригинальной личности, он постепен¬но теряет чувство самоуважения. Отсюда его преклонение пе¬ред должностными лицами, подобострастное заискивание перед теми, от кого он зависит, неверие в бескорыстие ближнего и т. д.
Шофер Егоров из рассказа «Веселая игра» терпит унизитель¬ное обращение со стороны своего партнера по бильярду. В ка¬честве штрафа за проигрыш тот предлагает отрезать ему усы. Егоров соглашается, и это кажется диким всем присутствующим. Выясняется, что характер взаимоотношений игроков «запрог¬раммирован» уже их местом на служебно-иерархической лест¬нице. Показательно даже их обращение друг к другу: Егорова к партнеру — на «вы» и по имени-отчеству; егоровского партне¬ра — исключительно на «ты» и по фамилии. Выигравший гово¬рит: «Другой там заставляет шофера ждать на морозе три часа. А я к людям гуманно подхожу. Это шофер с нашего учреждения, и я его завсегда в тепло беру. Я к нему не свысока отношусь, а я с ним по-товарищески на бильярде играю. Учу его и маленько наказываю. И что теперь ко мне придираются — я просто не пой¬му». Он и вправду не понимает, поскольку убежден в своем бла¬городстве. Интересно, правда, представить его с кем-нибудь из вышестоящих начальников. А что же чувствует тот самый «ма¬ленький человек», в данном случае шофер Егоров? Что проис¬ходит в его душе? Переживает он или привык к подобного рода хамству, ставшему естественным в советских учреждениях? А может быть, радуется, что его не заставляют мерзнуть на улице и берут «в тепло»? Даже если так, все равно эта радость — траге¬дия. Трагедия человека, превратившегося в ничтожество из-за небрежного и оскорбительного отношения к нему окружающих.
Рассказ «История болезни» начинается так: «Откровенно говоря, я предпочитаю хворать дома. Конечно, слов нет, в боль¬нице, может быть, светлей и культурней. И калорийность пищи, может быть, у них более предусмотрена. Но, как говорится, дома и солома едома».
Больного с диагнозом «брюшной тиф» привозят в больницу, и первое, что он видит в помещении для регистрации вновь по¬ступающих, — огромный плакат на стене: «Выдача трупов от 3-х до 4-х». Едва оправившись от шока, герой говорит фельдше¬ру, что «больным не доставляет интереса это читать». В ответ же он слышит: «Если… вы поправитесь, что вряд ли, тогда и крити¬куйте, а не то мы действительно от трех до четырех выдадим вас в виде того, что тут написано, вот тогда будете знать». Далее мед¬сестра приводит его в ванную комнату и предлагает залезть в ван¬ну, где уже купается какая-то старуха. Казалось бы, медсестра должна извиниться и отложить на время процедуру «купанья». Но она привыкла видеть перед собой не людей, а пациентов. А с пациентами что церемониться? Она спокойно предлагает ему залезть в ванну и не обращать на старуху внимания: «У нее вы¬сокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раз¬девайтесь без смущения».
На этом испытания больного не заканчиваются. Сначала ему выдается халат не по росту. Затем, через несколько дней, уже начав выздоравливать, он заболевает коклюшем. Все та же мед¬сестра ему сообщает: «Наверно, вы подхватили заразу из сосед¬него флигеля. Там у нас детское отделение. И вы, наверно, не¬осторожно покушали из прибора, на котором ел коклюшный ребенок». Очень характерно: виноват не тот, кто отвечает за чи¬стоту прибора, а тот, кто из него «кушает».
Когда же герой окончательно поправляется, ему никак не удается вырваться из больничных стен, потому что его то забы¬вают выписать, то «кто-то не пришел, и нельзя было отметить», то весь персонал занят организацией движения жен больных. Наконец, уже после того как больной все же покидает больни¬цу, дома его ждет последнее испытание: жена рассказывает, как неделю назад она получила из больницы извещение (позже вы¬яснилось, посланное по ошибке) с требованием: «По получении сего срочно явитесь за телом вашего мужа».
«В общем, — сообщает бывший пациент, — мне почему-то ста¬ло неприятно от этого происшествия, и я хотел побежать в боль¬ницу, чтоб с кем-нибудь там побраниться, но как вспомнил, что у них там бывает, так, знаете, и не пошел. И теперь хвораю дома».
«История болезни» — один из тех рассказов Зощенко, в ко¬торых изображение грубости, крайнего неуважения к человеку, душевной черствости доведено до предела. Человек, выписыва¬ясь из больницы, радуется уже тому, что остался жив, и, вспо¬миная больничные условия, предпочитает «хворать дома». Зна¬комая ситуация?
Куда бы ни пришел «маленький человек», он везде чувству¬ет себя униженным: в магазине, в поликлинике, в жилконторе. Потому что в нем видят кого угодно — покупателя, пациента, посетителя, но не человека. Что же ему остается? Смириться? Или возненавидеть всех и вся?
Горький писал, что страдание «для множества людей было и остается любимой их профессией. Никогда еще и ни у кого стра¬дание не возбуждало чувства брезгливости. Страдание — позор мира, и надобно его ненавидеть для того, чтоб истребить». Зо¬щенко ненавидел страдание. Он всеми силами старался высме¬ять его, чтобы помочь «маленьким людям» преодолеть свое раб¬ское положение и почувствовать уважение к самим себе. И тогда — кто знает! — может быть, и другие увидят в них не «ма¬леньких», а «больших» людей.
