В отечественной литературе, наверное, только по случайности пейзаж не стал самостоятельным жанром. Описания природы, отражающие тонкости душевных вибраций литературных героев, покрывают тысячи и тысячи золотых страниц нашей прозы от Радищева до наших дней. Классические пейзажи Толстого, пустоши Салтыкова-Щедрина, Болдино Пушкина… В них тонешь, забываешься. Это — один из специфических признаков русской литературы.
Бабель — писатель русский, и пейзаж не чужд ему. Он просто редкое в его прозе явление. Он, кажется, потерян в обилии фактов, имен, событий. Его сложно разглядеть. Бабель не повествует, не описывает, не трактует, не размышляет. Его проза производит впечатление таинственного физиологического процесса. Она естественна, подобно дыханию и, подобно мысли, стремительна. Пейзаж в ней — редкий, экзотический гость. Он похож на драгоценный алмаз, и присутствует далеко не в каждой главе. Он не изображает ничего, кроме того, что изображает. Он ни о чем не говорит. Ни о тонких душевных вибрациях, ни о переживаниях литературных героев. А если и говорит, то лишь о том, что автор книги имеет глаза и умеет видеть. Бабель скуп на слова. Скуп на длинные, распространенные предложения. Скуп на пейзажные картины.
Пейзаж в «Конармии» строго «дозирован». Он имеет вспомогательное значение, конкретную географическую и архитектурную привязку. Пейзаж у Бабеля позволяет сделать передышку, расслабиться, собраться с мыслями. Все бабелевские пейзажи не больше абзаца и обычно в две-три строки: «Спокойствие заката сделало траву у замка голубой. Над прудом взошла луна, зеленая, как ящерица». Все они хорошо, даже блестяще, исполнены. Они органичны в прозе Бабеля, созвучны ее стилю, языку и содержанию. Они помогают писателю держать интонацию.
Его пейзаж всегда населен и архитектуреи. Дом, замок, двор, церковь — его содержание. Архитектура — точка опоры для Бабеля. От нее он отталкивается. То, что глаза успевают выхватить, попадает в текст, остальное, несущественное, забывается.
«Я увидел храм Берестечка — могущественный и белый. Он светился в нежарком солнце, как фаянсовая башня. Молнии полудня блистали в его глянцевитых боках. Выпуклая их линия начиналась у древней зелени куполов и легко сбегала книзу. Розовые жилы тлели в белом камне у фронтона, а на вершине были колонны, тонкие, как свечи». Еще одна особенность пейзажных наблюдений у Бабеля: он рисует только военный пейзаж. Редко в него не вписаны приметы войны. А если они отсутствуют в нем, значит, они рядом, строкой ниже или выше: пушки, трупы, главкомы, выстрелы. Все это — неизменная бытовая мишура записок военного корреспондента: «На земле, опоясанной визгом, потухали дороги. Звезды выползали из прохладного брюха ночи, и брошенные села воспламенялись над горизонтом».
Таким образом, пейзаж у Бабеля практически не имеет самостоятельной ценности. Кажется, писателю безразлично, как растут деревья, какого цвета лес на закате. Его зарисовки, небольшие и красивые, наполнены архитектурой, военной атрибутикой, людьми и животными. Пейзаж в «Конармии» пребывает, можно сказать, в эмбриональном состоянии. Но, тем не менее, именно в пейзаже Бабель полностью открывается как художник. Его пейзажи безупречны. Они оттеняют и подчеркивают величие и силу его таланта.