Когда наскучит обыденность, можно открыть томик любимого поэта и окунуться в любое время. Прикоснув¬шись к высокому, священному слову, вспоминаешь, что любой поэт пишет в конечном счете о времени и о себе:
Я вежлив с жизнью современною,
Но между нами есть преграда,
Все, что смешит ее, надменную,
Моя единая отрада.
Поэт полагал, что в «войне миров» в конечном итоге побеждает мир духовный. Однако жизнь обошлась с ним более чем жестоко.
Николай Гумилев — поэт, путешественник, воин. Три ипостаси одной личности. Выражение себя в сти¬хах: поэзия — «лучшие слова в лучшем порядке». Две солдатские награды за храбрость — результат его пре¬бывания на войне. «Его Африка — это тоже он сам». В 1902 году с присущей жаждой романтики он скажет: «Я в лес бежал из городов». Но бежал герой Гумилева из «неволи душных городов» не просто в привычный для романтика лес, а в самый реальный для него мир, пусть и немного экзотический. Лес Гумилева — это це¬лая условная романтическая страна, так сказать, стра¬на его мечты, где живут его герои. Это возникло в сбор¬нике «Путь конквистадоров», это продолжилось и во втором — «Романтические цветы»:
Я конквистадор в панцире железном,
Я весело преследую звезду.
Я прохожу по пропастям и безднам
И отдыхаю в радостном саду.
Как смутно в небе диком и беззвездном
Растет туман, но я молчу и жду.
Я верю, я любовь свою найду.
Я конквистадор в панцире железном.
Конквистадор Гумилева не только созидатель такого романтического мира, но и завоеватель его. Герои Гумилева любят мечтать. Но не просто мечта¬ют о бесплодном. Это не уход от настоящего, а, ско¬рее, полет в будущее. «Людям настоящего, обре¬ченным быть тяжелыми каменьями для грядущих поколений», противостоит обращение к «людям бу¬дущего»:
Но вы не люди, вы живете,
Стрелой мечты вонзаясь в твердь.
Родившаяся в России поэтическая мечта о другом, о новом мире потребовала иных, новых форм. Их поэт нашел в искусстве других стран. Еще в пору обучения в Париже появляются у Гумилева стихи, обращенные к миру, который в самой жизни может эту мечту осу¬ществить. Это Восток и больше всего Африка. Пока это все мечта, но уже о конкретном, где-то существую¬щем. Почему именно Африка? Может, потому, что это что-то совершенно необычное, чуждое, далекое и по¬этому манящее и желанное:
Сегодня, я вижу, особенно грустен мой взгляд,
И руки особенно тонки, колени обняв.
Послушай: далеко, далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф…
Я знаю веселые сказки таинственных стран
Про черную деву, про страсть молодого вождя,
Но ты слишком долго вдыхала тяжелый туман,
Ты верить не хочешь во что-нибудь, кроме дождя.
И как я тебе расскажу про тропический сад,
Про стройные пальмы, про запах немыслимых трав.
Ты плачешь? Послушай! Далеко на озере Чад
Изысканный бродит жираф…
Африка была мечтой поэта. И он за ней отправился. После путешествия интерес к этой экзотической стране не уменьшился, а стал еще больше. Поэтому следую¬щий сборник, «Чужое небо», завершился «Абиссински¬ми стихами».
«Абиссинские стихи» стали не стихами об абиссин¬цах, а стихами абиссинцев — война, невольники, любов¬ники. Гумилев-поэт в своих стихах об Африке, оставаясь романтиком и мечтателем, был уже и профессионалом- исследователем — этнографом, археологом, фольклорис¬том. Но его стихи не стали от этого суше, наоборот, в них открылась еще одна сторона. Привычные устремления к необычному и экзотическому находили опору в самой жизни, появилась особая свежесть восприятия ее, опре¬делился выход к основному, первичному, первобытному. Это позднее получило название «акмеизм». Оно объеди¬нило многих поэтов. Объединило желание заново обрес¬ти свежесть и первозданность мира, его живых красок, зримых и устойчивых форм, возродить вкус к жизни. Мир поэзии Гумилева продолжает оставаться романти¬ческим, может даже несовременным, но он уже получил плоть, обрел зримые формы. Одной из вдохновляющих Гумилева идей было желание установить связь времен, панорамировать человеческую историю и географию, где Восток, и Запад, и прошлое, и будущее. Может, поэтому, оказавшись в обстановке экстремальной ситуации, когда началась первая мировая война, у Гумилева не хватило ни смелости, ни интереса посмотреть в глаза жизни. Его стихи военного времени маловыразительны. Но зато по¬явился Гумилев-офицер.
Гумилев, несмотря на жажду путешествий, тягу к новым странам, все-таки никогда не забывал Россию, даже если был и вдалеке от нее:
И понял, что я заблудился навеки В слепых переходах пространств и времен,
А где-то струятся родимые реки,
К которым мне путь навсегда запрещен.
Гумилев был истинно русским поэтом. Он открыл нам вечную красоту России. Его стихи «Андрей Руб¬лев», «Детство», «Городок», «Мужик» и другие наполне¬ны любовью к родине. Гумилев иногда представляется мне добрым и внимательным учителем, который учит нас сложной науке свободы и мужества:
Прекрасно в нас влюбленное вино И добрый хлеб, что в печь для нас садится,
И женщина, которою дано,
Сперва измучившись, нам насладиться.
Но что нам делать с розовой зарей Над холодеющими небесами,
Где тишина и неземной покой,
Что делать нам с бессмертными стихами?
В нашем сознании Николай Гумилев более всего ос¬тался таким, каким представил себя сам в стихотворе¬нии «Мои читатели»:
Я не оскорбляю их неврастенией,
Не унижаю душевной теплотой,
Не надоедаю многозначительными намеками На содержимое выеденного яйца,
Но когда вокруг свищут пули,
Когда волны ломают борта,
Я учу их, как не бояться.
Не бояться и делать, что надо.
