Роман В. Гроссмана начинается с картины немецкого лагеря. «Лагеря, — пишет В. Гроссман, — стали городами Новой Европы». Европа, до того разделенная, стала в этом смысле единой. На ее пространствах появились гигантские образования, похожие на клетки шахматной доски, колючая проволока, не зная границ, протянулась из-за Урала в мягкий климат Южной Германии.
Писатель избирает местом действия романа Сталинград. Этот город, с одной стороны, — душа свободы, освобождения, с другой — знак системы Сталина, которая всей своею сутью враждебна свободе. Эта двойственность атмосферы романа создает его героико-трагический пафос.
В романе воссозданы незабываемые картины войны, охватывающие фронт и тыл, передовую и второй эшелон, воинские соединения и людей в бою и на переформировке, — вплоть до отдаленной периферии войны, немецких лагерей уничтожения и, по жестокой правде времени, наших, сталинских, лагерей.
Осажденный город воюет на последней кромке берега, горит нефть, стекая по откосу к Волге. А где-то далеко на востоке, в лагере, уголовник, вставив гвоздь в ухо, вбивает его ночью своей спящей жертве. И немецкие эшелоны увозят на ликвидацию евреев из гетто.
С достоверностью и строгой простотой писатель заставляет нас увидеть, как сопряжены подвиги с буднями войны. Героическое сопротивление защитников города — это и печи мартеновского цеха, и «труба», где размещен штаб генерала Родимцева, и «дом шесть дробь один».
Трагедия народа, по Гроссману, заключается в том, что, ведя войну освободительную, сознавая, что цели войны с нашей стороны праведны, он (еще не сознавая того) ведет войну на два фронта: против Гитлера и против Сталина. Во главе народа-освободителя стоит тиран и преступник, который усматривает в его победе свою победу, победу своей личной власти.
Воплощением этого противоречия и является Сталинград и все, что происходит вокруг него.
На острие этого конфликта стоит в романе «дом шесть дробь один», гордость и оплот армии, находящийся «на оси немецкого удара». Этот дом для немцев — как кость в горле, потому что «запирает» их наступление на Сталинград, мешает им продвинуться в глубь города и в глубь России.
Но он и «кость в горле» для тех, кто привык видеть в глазах своих подчиненных покорность: для Крымова, для Особого отдела, которому известно, что в этом доме завелось свободомыслие. «Свободы хочу, за нее воюю», -говорит «управдом» этого дома капитан Греков. И подразумевает при этом не только освобождение территории от врага, но и освобождение от «всеобщей принудиловки», которой, по его мнению, была жизнь до войны. Дискуссия о свободе, о добре и доброте, о дружбе, о причинах тотальной покорности человечества перед лицом тотального насилия развертывается в произведении и под пулями в стенах «дома шесть дробь один», и на квартирах ученых в Казани, и в камерах Лубянки. Писатель спускается в самые «низы» войны, облетает взглядом ее «верхи», он видит штаб Еременко, штаб Паулюса, видит воронку, в которой одновременно прячутся от смерти и русский, и немец, видит физический страх и духовное благородство, святой порыв и предательство, видит грубость, нежность, слезы, грязь и трепет сердца.
К какой бы стороне войны писатель ни обращался — будь то лагеря на русском Севере или лагеря в глубине Германии, тыл или фронт, — он держит читателя под током своей главной мысли: свобода — стратег войны.
Победоносная Сталинградская битва в «Жизни и судьбе» — это и героическое деяние, и беда народа, который, освобождая страну, освобождая мир от фашизма, освобождая себя, освобождает одновременно и Сталина. «Сталинградское торжество определило исход войны, но молчаливый спор между победившим народом и победившим государством продолжался. От этого спора зависела судьба человека и его свобода».
«Духовное движение войны» после Сталинграда идет в сторону усиления диктатуры Сталина, укрепления его личной власти и в сторону стремительного освобождения духа народа. Сталинградская битва стала началом духовного раскрепощения страны. И пусть свобода родилась только на «пятачке» дома «шесть дробь один», в душах таких людей, как полковник Новиков, капитан Греков, физик Штрум, дочь Штрума Надя, — это все равно было началом: так понимает войну и Сталинград писатель. Он как бы заглядывает в наш день и, видя освобождение из состояния массовой покорности и гипноза, говорит: жизнь сильнее судьбы, человек больше своего страха.