Между 1935 и 1940 годами создавался «Реквием», опубликованный лишь спустя полвека, в 1987 году, и отражающий личную трагедию Анны Ахматовой — судьбу ее и ее сына Льва Николаевича Гумилева, незаконно репрессированного и приговоренного к смертной казни, замененной впоследствии лагерями.
«Реквием» стал мемориалом всем жертвам сталинской тирании. «В страшные годы ежовщины, — писала Ахматова, — я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях». Отсюда — «семнадцать месяцев кричу, зову тебя домой…»
И упало каменное слово
На мою еще живую грудь.
Ничего, ведь я была готова,
Справлюсь с этим как-нибудь.
У меня сегодня много дела:
Надо память до конца убить,
Надо, чтоб душа окаменела,
Надо снова научиться жить.
Строки такого трагедийного накала, разоблачающие и обличающие деспотию сталинщины, в ту пору, когда они создавались, записывать было опасно, попросту невозможно. И сам автор, и несколько близких друзей заучивали текст наизусть, время от времени проверяя крепость своей памяти. Так человеческая память надолго превратилась в «бумагу», на которой был запечатлен «Реквием». Без «Реквиема» нельзя в полной мере понять ни жизни, ни творчества, ни личности Анны Андреевны Ахматовой. Более того, без «Реквиема» нельзя осознать литературу современного мира и те процессы, которые происходили и происходят в обществе.
В 1987 году литературно-художественный журнал «Октябрь» полностью напечатал «Реквием» на своих страницах. Так «достоянием гласности» стало выдающееся произведение Ахматовой. Это потрясающий, основанный на фактах собственной биографии документ эпохи, свидетельство того, через какие испытания прошли наши соотечественники.
…Опять поминальный приблизился час.
Я вижу, я слышу, я чувствую вас…
…Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать…
…О них вспоминаю всегда и везде,
О них не забуду и в новой беде…
Анна Андреевна заслуженно пользуется благодарным признанием читателей, и высокое значение ее поэзии общеизвестно В строгом соотношении с глубиной и широтой замыслов ее голос никогда не низводится до шепота и не повышается до крика — ни в часы народного горя, ни в часы народного торжества. Сдержанно, без крика и надрыва, в эпически бесстрастной манере сказано о пережитом горе: «Перед этим горем гнутся горы». Биографический смысл этого горя Анна Ахматова определяет так: «Муж в могиле, сын в тюрьме, помолитесь обо мне». Выражено это с прямотой и простотой, встречающимися лишь в высоком фольклоре. Но дело не только в личном страдании, хотя и его одного достаточно для трагедии. Оно, страдание, расширено в рамках: «Нет, это не я, это кто-то другой страдает», «И я молюсь не о себе одной, а обо всех, кто там стоял со мною».
С публикацией «Реквиема» и примыкающих к нему стихотворений творчество Анны Ахматовой обретает новый историко-литературный и общественный смысл. Именно в «Реквиеме» особенно ощутим лаконизм поэта. Если не считать прозаического «Вместо Предисловия», здесь всего только около двухсот строк. А звучит «Реквием» как эпопея.
Текст состоит из десяти стихотворений, прозаического предисловия, названного Ахматовой «Вместо Предисловия», «Посвящения», «Вступления» и двухчастного «Эпилога». Включенное в «Реквием» «Распятие» также состоит из двух частей. Стихотворение «Так не зря мы вместе бедовали…», написанное позднее, тоже имеет отношение к «Реквиему». Из него Анна Андреевна взяла слова: «Нет, и не под чуждым небосводом…» в качестве эпиграфа, поскольку они, по мнению поэтессы, задавали тон всей поэме, являясь ее музыкальным и смысловым ключом.
«Реквием» имеет жизненную основу, которая предельно ясно изложена в небольшой прозаической части «Вместо Предисловия». Уже здесь отчетливо чувствуется внутренняя цель всего произведения — показать страшные годы ежовщины. А история эта такова. Вместе с другими страждущими Ахматова стояла в тюремной очереди.
Она рассказывает: «Как-то раз кто-то «опознал» меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного всем нам оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):
— А это вы можете описать?
И я сказала:
— Могу.
Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом».
Вот как Ахматова описывает глубину этого горя:
Перед этим горем гнутся горы,
Не течет великая река…
Слышим лишь ключей постылый скрежет…
Да шаги тяжелые солдат…
По столице одичалой шли..
И безвинная корчилась Русь.
Слова «корчилась Русь» и «одичалая столица» с предельной точностью передают страдания народа, несут большую идейную нагрузку. В произведении даны и конкретные образы. Вот один из обреченных, кого «черные маруси» увозят по ночам, имеет в виду она и своего сына:
На губах твоих холод иконки,
Смертный пот на челе.
Его уводили на рассвете. Рассвет — это начало дня, а тут рассвет — начало неизвестности и глубоких страданий. Страданий не только уходящего, но и тех, кто шел за ним «как на вынос». И даже фольклорное начало не сглаживает, а подчеркивает остроту переживаний невинно обреченных. В «Реквиеме» неожиданно и горестно возникает мелодия, отдаленно напоминающая колыбельную:
Тихо льется Тихий Дон,
Желтый месяц входит в дом,
Входит в шапке набекрень,
Видит желтый месяц тень.
Эта женщина больна.
Эта женщина одна.
Муж в могиле, сын в тюрьме,
Помолитесь обо мне.
Мотив колыбельной с неожиданным и полубредовым образом тихого Дона подготавливает другой мотив, еще более страшный, — мотив безумия, бреда и полной готовности к смерти или самоубийству:
Уже безумие крылом
Души накрыло половину,
И поит огненным вином,
И манит в черную долину.
«Эпилог», состоящий из двух частей, сначала возвращает читателя к мелодии и общему смыслу «Предисловия» и «Посвящения». Здесь мы вновь видим образ тюремной очереди, но уже как бы обобщенный, символический, не столь конкретный, как в начале поэмы:
Узнала я, как опадают лица,
Как из-под век выглядывает страх,
Как клинописи жесткие страницы
Страдания выводят на щеках..
А дальше идут такие строки:
Хотелось бы всех поименно назвать,
Да отняли список, и негде узнать.
Для них соткала я широкий покров.
Из бедных, у них же подслушанных слов
«Реквием» Ахматовой — подлинно народное произведение. И не только в том смысле, что он отразил и выразил великую народную трагедию, но и по своей поэтической форме, близкой к народной притче. Сотканный из простых, «подслушанных», как пишет Ахматова, слов, он с большой поэтической и гражданской силой выразил свое время и страдающую душу народа. «Реквием» не был известен ни в 1930-е, ни в последующие годы, но он навеки запечатлел свое время и показал, что поэзия продолжала существовать даже и тогда, когда, по словам Ахматовой, «поэт жил с зажатым ртом». Задушенный крик стомиллионного народа оказался услышанным — в этом великая заслуга Анны Ахматовой.
