Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать —
так писал М. Ю. Лермонтов о завершении Бородинского сражения. Наверное, так вообще кончаются войны.
В Великой Отечественной войне, согласно статистике, погибло три четверти ровесников Александра Трифоновича Твардовского. Поэт испытывает неизбывное чувство вины перед ними, хотя понимает, что «в том нет его вины»: «И не о том уж речь, что я их мог, но не сумел сберечь, речь не о том, но все же, все же, все же…»
Это троекратное эхо отзовется во многих послевоенных стихотворениях Твардовского, но, может быть, самое первое в этом ряду и самое щемящее — «Я убит подо Ржевом». В заголовок вынесена первая строчка — она как первый памятник.
Название уже не отпускает тебя, и ты невольно вчитываешься и вслушиваешься в эти страшные слова: не может говорить о себе человек, которого уже нет на этой земле.
Стихотворение это — монолог и страстная исповедь человека, которого уже нет в живых. Он говорит с нами из небытия, не накануне гибели, а уже после нее. И холод пробирает тебя с ног до головы…
Герой этого стихотворения погиб в Тверской, тогда еще Калининской, области, под маленьким городом Ржевом, где шли кровопролитные бои, где на карту была поставлена судьба Родины.
Война гуляет по России,
А мы такие молодые…
Эти слова поэта Межирова — и о нашем герое.
Из далекой войны он обращается к нам всем и к каждому лично с самым важным донесением — о своей смерти. И монолог его как скупые строчки похоронки, поэтому в стихотворении нет ни эпитетов, ни метафор, ни олицетворений… Они были бы здесь неуместны.
Парню, убитому подо Ржевом, даже мертвому необходимо знать, «наш ли Ржев наконец». Ответов на свои вопросы он уже никогда не услышит. Они — риторические:
И у мертвых, безгласных,
Есть отрада одна:
Мы за Родину пали,
Но она — спасена.
Теперь погибший солдат говорит уже не только от своего имени. Хрупкое соло переходит в многоголосье:
Наши очи померкли,
Пламень сердца погас,
На земле на поверке
Выкликают не нас.
Они выполнили свой долг и оставили нам самый щедрый дар — жизнь.
Закончилась как бы первая часть стихотворения — собственно реквием. Меняется тема, убыстряется ритм. Будто нужно успеть сказать еще что-то очень важное, может быть, самое главное:
Нам свои боевые
Не носить ордена.
Вам — все это, живые.
Нам — отрада одна:
Что недаром боролись
Мы за Родину-мать.
Пусть не слышен наш голос, —
Вы должны его знать.
Это уже не просто монолог и не многоголосье погибших, а призыв к диалогу с живыми.
Общая победа объединяет живых и павших. И как бы вразрез с общепринятым «мы в долгу перед погибшими» звучат, может быть, самые деликатные строки:
И никто перед нами
Из живых не в долгу.
Мертвые освобождают живых от груза памяти и ответственности, от которых порядочному человеку невозможно освободиться.
И опять как рефрен звучит «Я убит подо Ржевом», и снова меняются местами личные местоимения. Теперь на смену «мы» приходит «я». И звучит обращение безымянного солдата Великой Отечественной ко всем живым:
Я вам жить завещаю, —
Что я больше могу?
Как сказано было в книге о Василии Теркине, «тут ни убавишь, ни прибавишь».
