… стоит передо мной моя тема,
тема о России… Этой теме я сознательно и
бесповоротно посвящаю жизнь…А. Блок
«Россия — Сфинкс»… Когда я впервые прочла эти блоков-ские строки, то поразилась, насколько точно поэт сказал о своей (и моей) стране, непостижимой, загадочной, вечной, как стоящие в египетских песках сфинксы.
Да Блок и сам такой же сфинкс, тайну которого, по-моему, до конца не разгадал никто. Всю свою внешне достаточно благополучную (во всяком случае до октября 1917-го) жизнь он провел в предощущении грядущих катастроф. Это им написано:
Испепеляющие годы!
Безумья ль в вас, надежды ль весть?
От дней войны до дней свободы
Кровавый отсвет в лицах есть.
Есть немота — то гул набата
Заставил заградить уста.
В сердцах, восторженных когда-то,
Есть роковая пустота.
Но как нежно, трепетно, горько любит поэт эту страну!
В письме к К. С. Станиславскому он сказал о своей лирике: «Это все — о России». И действительно, о чем бы он ни писал: о страшном мире, о Прекрасной Даме, о болотных чертенятках, о любви, — все посвящается родной стране, так или иначе с ней связано.
В. Брюсов заметил как-то, что есть книги, которые нельзя перелистывать, их надо читать, как роман. Мне кажется, «Стихи о России» можно читать, как поэму, где каждое стихотворение — отдельная глава.
Открывается книга стихами о Куликовом поле:
На пути — горючий белый камень.
За рекой — поганая орда.
Я — не первый воин, не последний,
Долго будет родина больна.
Помяни ж за раннею обедней
Мила друга, светлая жена.
Цикл «На поле Куликовом», как камертон, задает тон всей книге. Мы чувствуем и светлую грусть, и глубокую любовь поэта к своей стране, даже такой, как в стихотворении «Грешить бесстыдно, беспробудно…»:
И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет,
Потом переслюнить купоны,
Пузатый отворив комод,
И на перины пуховые
В тяжелом завалиться сне…
Да и такой, моя Россия,
Ты всех краев дороже мне.
Родина, как колдунья, может оборачиваться самыми разными, неожиданными сторонами. То это вещая птица Гамаюн («Предвечным ужасом объят, Прекрасный лик горит любовью, Но вещей правдою звучат Уста, запекшиеся кровью!..»), то нечистая сила, которая «ведет хороводы Под заревом горящих сел». А вот страна-цыганка с «разбойною красой», с платком узорным до бровей. Она ничего не боится, с ней
И невозможное возможно,
Дорога долгая легка,
Когда блеснет в дали дорожной
Мгновенный взор из-под платка…
Или вдруг перед нами светлый образ Ярославны (мне так кажется), которая
Обнимет рукой, оплетет косой
И, статная, скажет: «Здравствуй, князь».
Заплачет сердце по чужой стороне,
Запросится в бой — зовет и манит…
Только скажет: «Прощай. Вернись ко мне». —
И опять за травой колокольчик звенит…
Внезапно Россия превращается в грохочущий поезд, стремительно бегущий мимо платформы («На железной дороге»):
Вагоны шли привычной линией,
Подрагивали и скрипели,
Молчали желтые и синие,
В зеленых плакали и пели.
Или, может быть, Родина — это та девушка, «красивая и молодая», мимо которой мчится жизнь, и которая от тоски, оттого, что «давно уж сердце вынуто», бросаётся под колеса этого поезда?
Возможно, страна-сфинкс — та самая таинственная Незнакомка из одноименного стихотворения?
А вот Русь — степная кобылица («Река раскинулась…»), которая безоглядно мчится вперед, но так же, как гоголевская тройка-птица, не может ответить на вопрос: «Русь, куда же несешься ты?»
Однако этот стремительный бег все же дает надежду:
Пусть ночь. Домчимся. Озарим кострами
Степную даль.
И вечный бой! Покой нам только снится
Сквозь кровь и пыль…
Летит, летит степная кобылица
И мнет ковыль…
С этой летящей через пространство и время страной ничего не страшно:
И даже мглы — ночной и зарубежной —
Я не боюсь.
В стихах Блока о России нет ни Ярилы, ни Лады,, ни Леля, но в них чувствуешь былинную Русь и Русь времен татар, Россию Лермонтова («Буду слушать голос Руси пьяной, Отдыхать под крышей кабака») и Некрасова, Россию самого Блока. «Книга Блока, — писал поэт Георгий Иванов, — точно чистый воздух, от соприкосновения с которым рассыпаются в прах стилизаторские мумии «под народ».
Поэт не идеализирует Родину, видит теневые стороны ее жизни, мучается над ее загадками, но все побеждает вера в страну:
Не пропадешь, не сгинешь ты, И лишь забота затуманит Твои прекрасные черты…
Много боли приносит своим детям мать-Родина, но «боль проходит понемногу», исчезают «лесть, коварство, слава, злато, человеческая тупость».
Что же остается? Остаются (и навсегда)
…леса, поляны,
И проселки, и шоссе,
Наша русская дорога,
Наши русские туманы,
Наши шелесты в овсе…
Блоку Родина дорога так же, как дорога жена, как дороги воспоминания о первой любви, о ее слезах. И хотя поэт называет свою страну «нищей», «серой», «убогой», он твердо уверен, что она «вынесет все», как сказал Некрасов, ведь не случайно в стихотворении «Скифы» он утверждает, что у России все впереди, в отличие от старой Европы, ведь
…так любить, как любит наша кровь,
Никто из вас давно не любит!
Забыли вы, что в мире есть любовь,
Которая и жжет, и губит!
Поэт видит в Родине, в родном пейзаже то, чего не увидит чужой взгляд, не почувствует холодное сердце. В стихотворении «Осенняя воля» он с огромной нежностью пишет об осеннем дне, который «высок и тих», об овине, «расстилающем низкий дым», о журавлях, летящих косым углом. И как кончается это стихотворение!
О, нищая моя страна!
Что ты для сердца значишь?
О, бедная моя жена,
О чем ты горько плачешь?
И сжимается у меня сердце от этих строк. Вообще стихи Блока я могу читать и перечитывать бесконечно; меня завораживает их музыка, их недосказанность: ведь не все и не всегда надо раскладывать по полочкам. Анна Ахматова назвала Блока «трагическим тенором эпохи». Да, он трагический поэт, это ощущается и в его стихах о России, но закончить сочинение я хочу стихотворением светлым, жизнеутверждающим:
О, весна, без конца и без краю —
Без конца и без краю мечта!
Узнаю тебя, жизнь! Принимаю!
И приветствую звоном щита!
И смотрю, и вражду измеряю,
Ненавидя, кляня и любя:
За мученья, за гибель — я знаю —
Все равно: принимаю тебя!