В краткую эпоху «перестройки» в России успехом пользовались прежде всего произведения, так или иначе разоблачающие мифы, созданные в эпоху Советского Союза, сам строй жизни Советского Союза; художественные произведения в основном оценивали по общественной пользе. Так, большим событием стал роман Владимира Дудинцева «Белые одежды», впервые рассказавший правду о жестоком разгроме генетики в Советском Союзе и трагической участи ученых, участвовавших в проекте. В романе Чингиза Айтматова впервые повествовалось о наркобизнесе в средней Азии и пропагандировались христианские ценности (в романе даже есть глава о Христе и Пилате) — что считалось совершенно новым и большой смелостью. Ряд прозаиков нового времени продолжили Людмила Петрушевская с крайне тяжелыми и трагическими пьесами о бессмысленности и жестокости жизни, аксиомой творчества которой стало убеждение писательницы в том, что человек крайне жесток просто по натуре своей; Алексей Слаповский, последовательно в своих произведениях разрабатывавший идею о том, что текст способен коренным образом влиять на человеческую жизнь, в корне меняя ее; Владимир Маканин, главной темой творчества которого является глубинная сущность человека, до которой можно добраться, лишь сняв все будничные напластования. Общим для всех русских писателей постперестроечного периода стало то, что главной проблемой изображения стал новый человек, современник — образование крайне аморфное и неопределенное, что отразилось на специфике новой классической прозы. Мы постараемся рассмотреть эту проблему на примере нескольких произведений Виктора Пелевина.
Одним из самых известных произведений Виктора Пелевина стал его роман «Чапаев и пустота». Во всех пелевинских произведениях герои живут и действуют в нескольких реальностях. Петр Пустота бежит от чекистов в одной реальности, видит об этом сон в другой, принимая участие в сеансе гипноза, пребывает в третьей, и все это время на втором плане присутствует четвертая, самая реальная реальность, где главный герой осознает, что стреляет не в чекистов, а в призраков, созданных его же сознанием. Со всеми реальностями (кроме последней) он оказывается не в ладу. Как может он объяснить людям из ЧК, что ему в общем то безразлична советская власть, он ей не враг и не друг, если его обвиняют в ненависти к призракам, которые ходят по Европе? С революционной действительностью, реальностью бронепоездов, матросских патрулей и косноязычных комиссаров Пустота явно не может найти общий язык. Его совершенно не понимают там. В другой реальности он — пациент сумасшедшего дома, к которому применяют какие то фантасмагорические методы лечения. Да и сам диагноз очень сомнителен по своей сущности — раздвоение ложной личности. Третья реальность состоит из гипнотических грез и дикой мешанины популярных кинофильмов. Главному герою словно дают понять, что реальности, в которых он пребывает, как и сам он, представляют собой фильм, театральное представление, нечто бредовое.
Пелевин оставляет Петру Пустоте единственный выход из бреда, войны и сумасшедшего дома: осознать, что все вокруг является иллюзией. В одной из реальностей он разговаривает с бароном Юнгерном. Он играет роль бодхисаттвы — так буддисты называют тех, кто достиг просветления, оторвался от земного иллюзорного мира, но добровольно сохраняет с ним связь, стремясь и других людей сделать просветленными. Еще одним духовным учителем главного героя стал Чапаев, который оказывается одним из самых глубоких мистиков и не имеет ничего общего с героем конных атак и грозой белых. Роль Чапаева в романе по отношению к главному герою состоит в том, чтобы помочь последнему целиком осознать иллюзорность окружающей его реальности — отчасти к этой идее Петр Пустота подошел сам, без посторонней помощи. Чапаев же помогает ему продвигаться дальше на этом пути. Мистик Чапаев показывает главному герою, что избавиться от непреклонной судьбы можно: только необходимо разрушить собственную связь с жизнью в этой реальности.
Главному герою пелевинского романа удается прийти наконец к осознанию всеобщей иллюзорности. В этот момент Чапаев просто стирает окружающую реальность со всеми ее бойцами, городами, поэтами и морями. И тогда Петр Пустота оказывается в радужной реке, существующей с начала времен и вне их одновременно. Он освободился от сна. Все существующее — одна пустота, и в ней горит радужный свет сознания; сознание лепит из пустоты форму любой реальности, а все, что живет в этих реальностях, — камни и мысли, бои на баррикадах и самая страстная любовь — все это не перестает быть пустотой, сном сознания.
Весь сюжет романа состоит из действий, производимых вполне конкретными людьми во вполне конкретных условиях. Герои романа выступают на сцене с чтением стихов, стреляют друг в друга, пьют вино и ведут длинные философские разговоры. Но все это подчинено модели мира, которую предлагают некоторые школы религиозного учения, известного как буддизм: все — пустота, есть лишь пустота и свет сознания.
В некоторых реальностях (например, в советской) человеку сложнее прийти к пониманию иллюзорности всего, чем в других. Эти реальности устроены таким образом, чтобы человек не смог сойти с узкой дороги жизни, построенной специально для него и прочно отгороженной от всего внешнего.
Нельзя сказать, чтобы Виктор Пелевин признавал только один буддийский способ выйти за пределы всеобщей иллюзии, шагнуть через порог бессмыслицы и смерти. Иногда он оставляет в своих произведениях намеки на то, что к этому можно двигаться и другими путями — например, путем мага и духовного учителя Кастанеды (как в повести «Желтая стрела»). Важно начать относиться к собственной жизни осознанно, искать выход из бессмысленного движения от рождения к смерти. Но во всех произведениях Виктора Пелевина (не является исключением в этом отношении и роман «Чапаев и Пустота») большой проблемой становится не только облик окружающей человека реальности и вопрос о том, реальность ли это на самом деле, но и сам человек как таковой, также часто приближающийся к иллюзорному состоянию, не имеющий твердых оснований в жизни и в самом себе, не имеющий внутреннего стержня и духовных принципов, чем обладал человек литературы XIX века. Советский Союз как окружающая реальность со своими эталонами, ценностями и тем, что почиталось за их противоположности, остался в безнадежном прошлом, но новой реальности и нового человека не появилось, современника как такового просто не оказывается в окружающей действительности. Именно поэтому в романах Пелевина иллюзией являются не только окружающая человека современная (и не только) реальность, но и человек как таковой.