Судьба повести. Известно, что при жизни
писателя повесть не была опубликована в печати
и появилась спустя уже много лет после
смерти писателя в 1987 г. Платонов работал над повестью с декабря
1929 по апрель 1930 г.
Читать повести и рассказы Платонова нелегко, даже очень трудно,
потому что стиль его прозы намеренно, даже искусственно косноязычен,
а косноязычие — не есть приоритет художественной литературы.
Именно так относилась критика к стилю языка, и в конце концов его
произведения были запрещены и изъяты из печати на долгие годы.
Новая интерпретация повестей и рассказов дала его произведениям
другую жизнь. Иосиф Бродский в «Послесловии к повести «Котлован»
пишет о языке Платонова, что «.. .он, Платонов, сам подчинил
себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые
однажды, он уже более не мог скользить по литературной поверхности,
занимаясь хитросплетениями сюжета, типографскими изысками
и стилистическими кружевами».
Еще одна оценка языка прозы Платонова, высказанная С. Бочаровым
в статье «Вещество существования»: «В прозе Андрея Платонова нас
поражает ее — в широком и общем смысле — язык. Чувствуется, что
самый процесс высказывания, выражения жизни в слове — первейшая
внутренняя проблема для этой прозы. В том, как складывает Платонов
фразу, прежде всего очевидно его своеобразие. Читателя притягивает
оригинальная речевая физиономия платоновской прозы с ее
неожиданными движениями — лицо не только не общее, но даже как
будто неправильное, сдвинутое трудным усилием и очень негладкое
выражение».
Итак, язык повестей и рассказов Платонова — намеренно неправильный,
но именно такой сдвинутый, неправильный язык был
выражением страшной, сдвинутой реальности, в которой жил и Платонов,
и вся страна с ее многомиллионным народом.
Повесть «Котлован», по мнению исследователей, — центральное
произведение писателя, в котором приметы времени выявлены очень
точно «неправильным» платоновским языком.
Сюжет. О чем повесть «Котлован»? Сюжет построен нелогично,
но и в этом нелогичном построении отражена эпоха строительства
социализма. Начали рыть котлован для будущего многоэтажного дома,
где все будут жить в уже придуманном и устроенном счастье.
Но рытье котлована — занятие многотрудное, требующее человеческих
жертв. Котлован все расширялся и расширялся, и стал могилой
для многих, в том числе и для девочки Насти, ради которой (ради
будущего) и рыли этот котлован для большого многоэтажного дома.
Конкретный сюжет переходит в символику времени и пространства
и создает уже философию жизни. Нельзя построить фундамент
на земле, истощенной страданиями людей. Невольно вспоминается
Достоевский, считавший невозможность существования гармонии,
если пролита хоть одна слезинка ребенка. Какая тут слезинка?! — Реки
слез и моря крови на строительстве фундамента социализма. Котлован
забрал и похоронил то, что было нажито предыдущими поколениями.
А что осталось? — Утрата смысла человеческого существования.
Герой-философ. В повести есть персонаж, который является
доморощенным философом, задумывающимся над «веществом
существования», пытающимся жить по совести, ищущим истину
(«без истины жить стыдно»). Именно с него и начинается повествование.
Вощева увольняют с работы, потому что он задумывается «среди
общего темпа труда». Но задумываться вредно, потому что это мешает
выполнять уже готовый план. Реплики, которыми обмениваются
Вощев и администратор завода, очень точно передают воздух эпохи:
«- О чем ты думал, товарищ Вощев?
— О плане жизни.
— Завод работает по готовому плану треста.
— Я думал о плане общей жизни. Своей жизни я не боюсь, она
мне не загадка.
-Ну и что ж ты бы мог сделать?
— Я мог бы выдумать что-нибудь вроде счастья, а от душевного
смысла улучшилась бы производительность.
— Счастье произойдет от материализма, товарищ Вощев, а не
от смысла».
В этих репликах отражена одна тонко подмеченная Платоновым
идея, которая последовательно реализовывалась в течение 70 лет советской
власти: малооплачиваемый труд высасывал из человека все
соки, но стимулировал идею строительства коммунистического
будущего, при этом человек как личность с его мыслями и чувствами
растворялся в навязанной устремленности ко всеобщему счастью.
Особенности содержания. Все события, которые происходят
в повести и составляют ее сюжет, не получают ни психологического
обоснования, ни дальнейшего развития. Например, два работника
котлована посылаются в колхоз для помощи в проведении сплошной
коллективизации (коллективизация — еще одна важная примета времени),
и буквально на следующей странице читатель узнает об их убийстве.
Не сообщаются ни причины, ни цели убийства. Важна реакция
живых людей. Чиклин, самый ревностный строитель котлована,
реагирует очень своеобразно: «Пускай хоть весь класс умрет — так я
один за него останусь и сделаю всю его задачу на свете! Все равно
жить для самого себя я не знаю как!…» В этой реплике ощущается
зомбированность миллионов людей идеями государственности.
В повести есть одна очень важная тема — тема детства, связанная
с образом Насти. Образ Насти — символ и настоящего обездоленного
детства с его естественной и страшной жестокостью, и символ будущего,
замешанного на крови и костях. В образ Насти писатель вкладывает
очень глубокий смысл: ради нее совершают свои поступки
строители котлована, но какова цель этих поступков?
Чиклин вспоминает о единственной радости в своей прошлой
жизни — о поцелуе хозяйской дочери на бывшем кафельном заводе.
По какому-то наитию Чиклин находит эту женщину в заброшенном
помещении, уже умирающую рядом со своей маленькой дочерью
Настей. Неизвестно, как попали сюда эти существа, но для автора
это неважно, важна их данность, их настоящая жизнь, переведенная
на метафорический язык:
«- Мама, а отчего ты умираешь — оттого, что буржуйка, или
от смерти?
— Мне стало скучно, я уморилась, — сказала мать.
— Потому что ты родилась давным-давно, а я нет, — говорила девочка.
— Как ты только умрешь, то я никому не скажу, и никто не
узнает, была ты или нет. Только я одна буду жить и помнить тебя
в своей голове…»
Смерть женщины, «матери-буржуйки», — это смерть поэзии, того
прекрасного, что было в прошлом, и завещание будущему (Насте)
этой красоты. Чиклин, которому досталась эта девочка, прикоснувшись
к губам умершей, вспомнил остатки нежности, которой не
было в настоящей жизни.
Судьба Насти. Очень странный ребенок эта Настя — одновременно
по-детски нежный и деспотичный. Ее речь — это сплав идей
и фразеологии нового времени. Она отказывается от своей «матери-
буржуйки», пророчит скорейшее уничтожение классу, из которого она
вышла, но в то же время постоянно вспоминает свою мать, и эта память
хоть как-то скрашивает ее жизнь. И странно, что самым
близким существом для Насти оказывается медведь-молотобоец,
сложный символ прошлого и настоящего, который олицетворяет для
нее и память, и мечты о будущем, о счастье трудового народа.
Срытьемкотлованатакжесвязананадеждана будущее пролетарское
счастье в общепролетарском доме. Однако дальше рытья котлована
в повести дело не идет. Котлован роют и роют, а строители новой
жизни становятся «строителями могил», которые они роют для Насти
и для многих других.
Вообще, в повести много страниц, при чтении которых «кровь стынет
в жилах», настолько откровенно они обнажают правду о времени
«сплошной коллективизации» и о времени строительства социализма.
Происходит постепенное «обесчеловечивание» жизни, символически
показанное Платоновым в процессе рытья могилы для Насти. Сначала
скашивается зеленая живая трава (убирается животворящее начало),
потом лопаты врезаются в живой верхний (самый плодородный)
слой почвы, затем уже долбят твердую мертвую глину и камень. «Гробовое
ложе Чиклин выдолбил в вечном камне и приготовил еще особую,
в виде крышки, гранитную плиту, дабы на девочку не лег громадный
вес могильного праха». Так он заботится о мертвом прахе девочки,
а при ее жизни, когда она болела, «мимо барака проходили многие люди,
но никто не пришел проведать заболевшую Настю, потому что каждый
нагнул голову и беспрерывно думал о сплошной коллективизации».
Сцены коллективизации. Страшны сцены, в которых Платонов
показывает процесс сплошной коллективизации. Писателем вводится
такой условный персонаж, как медведь-молотобоец, действия которого
ассоциируются со слепой стихийной силой, ничего не разбирающей
в своей слепоте, зато хорошо чувствующей «классового врага».
«Из дома выскочил бедный житель с блином в руках…
— Покушай, Миша! — подарил мужик блин молотобойцу.
Медведь обернул блином лапу и ударил через эту печеную прокладку
кулака по уху, так что мужик вякнул ртом и повалился…»
«Ликвидировали? — говорит из снега один из раскулаченных. —
Глядите, нынче меня нету, а завтра вас не будет. Так и выйдет, что
в социализм придет один ваш главный человек».
Пророческие слова, написанные в 1929 г., сбылись во время
сталинских репрессий.
Отправляют всех кулаков на плоту по реке в море и далее… в
полную неизвестность. Впоследствии, спустя много лет, стала известна
страшная судьба раскулаченных крестьян, их жен и детей. А пока
«кулачество глядело с плота в одну сторону — на Жачева; люди хотели
навсегда заметить свою родину и последнего счастливого человека
на ней». Опять пророческие слова: «навсегда заметить свою родину» —
они уже не вернулись никогда. А Жачев, счастливый человек,
на самом деле был инвалидом без обеих ног.
Счастливое «будущее» в «Котловане» маячит смертью маленького
ребенка, похороненного в нем, как в могиле. Котлован — могила для
будущих поколений.
Зачем нужен смысл жизни? Вощев, этот доморощенный философ,
«стоял в недоумении над этим утихшим ребенком — он уже не знал:
где же теперь будет коммунизм на свете, если его нет сначала в детском
чувстве и в убежденном впечатлении. Зачем ему теперь нужен смысл
жизни и истина всемирного происхождения, если нет маленького,
верного человека, в котором истина стала бы радостью и движением».
Нет верного человека, время убивает в человеке и радость и движение,
поэтому будущего тоже не будет. Таков взгляд писателя на
новую жизнь, в которой смешались его личная трагедия и трагедия
целого поколения послереволюционных лет.
