Кто, кто мне силу дал сносить
Труды, и глад, и непогоду,
И силу — в бедстве сохранить
Души возвышенной свободу?К. Батюшков
Константин Батюшков прожил по меркам XIX века жизнь долгую, но имел несчастливую и драматическую судьбу. Трех лет от роду болезнь его души приняла необратимый характер, и, неизлечимо больной, он провел вторую половину своей жизни, отгородившись от мира черным занавесом безумия. В 1830 году его навестит младший товарищ Александр Пушкин. Батюшков его не узнает. В том же году Пушкин напишет: «Не дай мне Бог сойти с ума…»
Часто в своих стихах Батюшков зовет себя «певцом любви». Это не обман, а скорее заблуждение относительно самого себя. Муза поэта изображает нам все, что угодно: тени друзей, судьбы мира. Она извлекает из античной мифологии образы богов и героев, мыслит о судьбе, свободе, силе, рисует величественные пейзажи. Но интимные переживания, чувства, сопутствующие им,— редкие гости на страницах его книг. А если и появляются, то Батюшков так искусно драпирует их в мифологические одежды, так изысканно и туманно передаст их, что трудно разглядеть истинные переживания его лирического героя. А чего же еще ждать от этого странного человека?
Он и Пушкину, тогда еще лицеисту, советовал не увлекаться «безделками», а тратить время на темы важные, героические.
Константин Батюшков — человек внешности совершенно не геройской, а скорее заурядной, но внутренне совершенный герой, в своей поэзии пытается мыслить категориями возвышенного. Это позволяет, по мысли поэта, наиболее адекватно изобразить порядок вещей и событий в мире. Вот, например, отрывок из стихотворения «Воспоминание»:
И в зеркальных водах являл весь стаи и рощи,
Едва дымился огнь в часы туманной нощи
Близ кущи раптика, который сном почил.
О, Гейльсбергские поля! О холмы возвышенны!
Где столько раз в ночи, лупою освещенный,
Я, в думу погружен, о родине мечтал.
В приведенном отрывке есть все, что необходимо для такого рода произведений: и напыщенные переносы ударений, превращающие строфы в подобия ребусов, и искажения слов, и державинская медь окончаний и рифм, и неоправданно длинные речевые периоды. Словом, все то, что отвечает эстетике жанра. И вместе с тем внутренняя музыка стихов, их неповторимый звук, какая-то неземная, «католическая», торжественная их поступь не оставляют возможности усомниться в том, что Батюшков — поэт истинный и высокий. И, конечно, ему дано знание своей судьбы. Еще в двадцатилетнем возрасте он напишет:
Как ландыш под серпом убийственным жнеца
Склоняет голову и вянет,
Так я в болезни ждал безвременно конца —
И думал: Парки час настанет.
Поэт осознал трагическое содержание жизни. Свои чувства и переживания он выражал на доступном ему языке и в доступных образах. Его гений не развился до пушкинского. Не изобретая в поэзии ничего нового, пользуясь исключительно подручными средствами, из того материала, который позволял сочинять лишь баллады и оды, он выстраивает изящные и психологически тонкие сюжеты, которые и сейчас обладают каким-то очень актуальным, современным звуком:
Я чувствую: мой дар в поэзии угас,
И Муза пламенник небесный потушила;
Печальна опытность, открыла
Пустыню новую для глаз…
Многое соединилось в судьбе Батюшкова: и личная драма, и личная неустроенность человека необеспеченного, для службы не созданного, беспокойного. Миссия поэта ни славы, ни денег не сулила. И тогда истинное героическое содержание жизни стало единственным ее содержанием. Батюшков не «сфальшивил» ни в одном стихотворении.