Александр Твардовский — выдающийся поэт современности. В своих произведениях он стремился запечатлеть трудный и напряженный духовный процесс, который тогда переживали «сто тысяч деревень, сто миллионов душ», и уловить яркие проявления новых человеческих качеств, складывавшихся под воздействием огромных перемен в жизни. Форма произведений Твардовского кажется на первый взгляд очень простой. Но если внимательно вслушаться в звучание стихов поэта, мы поймем, какой виртуозной техникой достигается эта простота.
В годы Великой Отечественной войны Твардовский написал поэму «Василий Теркин». Поэт испытывал, по собственным словам, «чувство полной свободы обращения со стихом и словом в естественно сложившейся непринужденной форме изложения». В этой поэме Твардовский рассказал правду о войне, обо всем, что она принесла с собой, что открыла, о чем заставила задуматься:
А всего иного пуще
Не прожить наверняка —
Без чего? Без правды сущей,
Правды, прямо в душу бьющей,
Да была б она погуще,
Как бы ни была горька.
Слова эти, сказанные в первой же главе «Книги про бойца», были своеобразной присягой на верность истинному реализму. В главе «Переправа» во многом отразилось пережитое поэтом еще во время войны в Финляндии, а «Перед боем» — впечатления горестного отступления лета сорок первого. Грозный зачин главы и страшная гибель «наших стриженых ребят» настраивали на мужественное осознание всей трудности борьбы с лютым врагом и неизбежности великих ратных трудов и горьких потерь. Тогда, в разгар отступления, поэт не корил, не ославлял, а воистину восславлял солдата — подлинного героя и мученика войны, расплачивавшегося на фронте не только за собственные промахи, неопытность, неумелость, но и за все просчеты и ошибки, допущенные перед началом и в ходе войны самим Верховным и его окружением. Того бойца, который в сорок первом и в сорок втором шел:
…худой, голодный,
Потерявший связь и часть,
Шел поротно и повзводно,
И компанией свободной,
И один как перст подчас.
Чем дальше поэт и герой шли дорогами войны, тем более проникались они и народным горем, и народным гневом, и великой любовью к родной земле и ее людям. Эпизод за эпизодом представал перед нами Теркин в самых различных ситуациях, на которые так щедра война, и всегда он действовал, чувствовал, мыслил сообразно своему характеру, своему понятию о долге и морали.
«Василий Теркин» — произведение высочайшего гражданского пафоса и глубокой человечности. Поэтому таким удивительным духовным здоровьем веет от этой книги. «Василий Теркин» понравился мне и своим искрящимся, заразительным, согревавшим душу в самое тяжкое время юмором.
«Правда сущая» присутствует и в поэме Твардовского «Дом у дороги». В поэме главенствует лирическая стихия, начиная уже с описания последнего мирного утра Андрея Сивцова, этой изумительной по живописности и звучанию картины прерванного войной вековечного крестьянского труда, вплоть до горько перекликающегося с ней финала, когда вернувшийся на пепелище израненный солдат снова, как прежде, берется за косу.
Война предстает в поэме отнюдь не в стиле быстро расплодившихся «батальонных полотен», а в самых простых, но ранящих сердце подробностях бытия, определяемого отныне совсем други-, ми, чем в мирные дни, законами, потому что «хозяин теперь все-j му война»: недоеные стада, в спешке угоняемые от наступающего врага, осоловевшие от жары и усталости дети, трясущиеся на во-. зах, опустошенные лавиной беженцев колодцы, где «ведра глухо грунт скребли, гремя о стенки сруба».
И так же, как во время рытья окопов и рвов «живьем приваливали рожь сырой тяжелой глиной», давятся, ломаются человеческие судьбы. И исчезают в «неразборчивом, всепожирающем огне войны» не то что дома — «люди теплые, живые», как было сказано еще в «Теркине». Гибнут, пропадают в безвестной дали, но порой и воскресают чуть ли не из пепла, как заново отстраиваемая Андреем Сивцовым хата, как весь его семейный «дом» — «без крыши, без угла», но «согретый по-жилому» его хозяйкой Анной в самых нечеловеческих условиях.
Величайший трагизм совершающегося соседствует в поэме с торжеством человечности, доброты, спокойствия, самоотверженности, надежды на счастье. Но у этой истории нет явственного счастливого конца, который в жизни был сужден далеко не каж-| дой разметанной войной по свету семье. Эта томительная, грозная незавершенность поэмы еще пуще тревожит нашу память, нашу совесть, ибо, как сказано в «Доме у дороги», «счастье — не в забвенье» того, что было, и мук миллионов людей.
Трудно переоценить нравственное и гражданское значение страстной приверженности Твардовского своей заветной теме, возобладавшей в его послевоенной лирике. Эта заветная тема нашла свое воплощение в таких стихотворениях, как «Я убит подо Ржевом», «В тот день, когда окончилась война», «Я знаю, никакой моей вины…».
Стихотворение «Я убит подо Ржевом» — маленькая трагедия, первый памятник неизвестному солдату, первый зажженный в его честь вечный огонь, это завещание, завет всех мертвых всем живым:
Завещаю в той жизни
Вам счастливыми быть
И родимой отчизне
С честью дальше служить.
Идея стихотворения — единство живых и павших «ради жизни на Земле». Павшие за Отчизну, по мысли Твардовского, имеют неотъемлемую «кровную часть» во всей жизни живых. И «пока в душе нашей живет, звучит торжественная, радостная и вместе скорбная музыка великой Победы, нет прощания с павшими: они, победители, вечно живые» (Г.А. Митин).
В последние годы жизни Твардовский достиг предела лаконизма в решении заветной темы:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны.
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же…
Смысл этого стихотворения в том, что Твардовский, хотя и осознает, что нет его вины перед теми, кто погиб, защищая Отечество, но он чувствует себя виноватым, потому что они умирали, защищая и его, и нас, и наше будущее, и потому, что Твардовский мог тоже погибнуть, но не погиб. И нет практической вины Твардовского, «но все же, все же, все же…» И все мы будем виноваты, если предадим забвению память о них — павших «ради жизни на Земле».
Нравственная высота, достигнутая поэтом, побуждала его в Дальнейшем ко все более взыскательному взгляду на окружающее, на жизнь.
Находясь на вершине славы и общественного признания, Твардовский по-прежнему оставался в высшей степени требователен к
себе, мучаясь тем, что «недосказал» всей правды о пережитом. Так появляется тема поэмы «По праву памяти», подытожившей, а во многом и переосмыслившей пережитое и самим поэтом, и его близкими.
Поэма «По праву памяти» полностью воссоздает всю испытанную «куда как не только» его семьей драму, когда те, кто «гор- бел годами над землей, кропил своим бесплатным потом» ее, очутились «в скопе конского вагона, что вез куда-то за Урал», а дети подобных «кулаков» стали отныне именоваться «отродьем, не сыном даже, а сынком…». В поэме зорко ухвачен этот процесс размывания связей между людьми, близкими, между словом и делом, между провозглашенным и реальной «практикой», когда вскоре после декларации «званье сын врага народа… вошло в права».
Конец второй главы прощальной поэмы Александра Трифоновича Твардовского дает новый поворот теме, подвергая исследуемую формулу неожиданному и глубоко справедливому переосмыслению:
…за всеобщего отца
Мы оказались все в ответе.
И длится суд десятилетий,
И не видать еще конца.
Сказано, конечно, скупо, скупо и мужественно, однако и на таком суде ведут себя по-разному:
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую боль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись.
Быль — забыть!
«По праву памяти» отвергает все запреты на память, все уговоры «оглаской непосвященных не смущать» — и предает гласности память о трагедии народной.
Поэма досказала то, что «жило, кипело, ныло» в душе автора.
Перечитывая произведения Александра Твардовского, поистине народного поэта, мы переживаем целую эпоху народной жизни. И как, в самом деле, не благодарить жизнь, подарившую такое замечательное явление нашей литературы, как поэзия Александра Твардовского, выражающая «безбрежную любовь к людям» (Г.А. Митин).
