Москва… как много в этом звуке
Для сердца русского слилось
А. Пушкин
Наша столица недавно отметила свое 850-летие. Как не вспомнить по этому поводу восторженную, полную тепла и любви к Москве статью Ивана Сергеевича Шмелева «800-летию Москвы»? Публицистический материал отличается от прозы тем, что искусный масгер, даже не любя изображаемый предмет, в прозе может изобразить его так, что читатель и не заметит этой нелюбви. Иное дело в работе с фактическим ма териалом: как ни старайся, если не любишь то, о чем пишешь, читатель сразу об этом догадается. В статье поражает сила любви к Москве писателя Шмелева. Так действительно можно любить только родную мать.
В моих ушах набатом звучат слова, открывающие статью: «Восемь веков исторического бытия Москвы. В них — Россия, Мимо этой грани пройти нельзя, и так понятно, что нынешняя Москва праздновала это событие: что-то повелевало праздновать, необоримо-стихийное, над чем земная власть не властна: празднование должно было состояться». Это — 1947 год. Москва принадлежит большевикам. Но слово «принадлежит» после цитаты Шмелева вдруг показалось мне неестественным. Что значит — принадлежит?! Как может Москва кому-то принадлежать, кроме тех, кто ее любит любовью всеобъемлющей, исторической? Так, как любили ее предки Вани из романа Шмелева «Лето Господне», и сам Ваня, и Иван Шмелев.
Автор восклицает, взирая на лучезарный лик Москвы и Отечества: «Мы открываем грозные и чудесные страницы нашей Истории,— истории бытия Москвы, — и видим чудо. Не гордыня ли утверждать такое? Чем гордимся? Древностью ли рода нашего? Много народов древнее нас, мы — молодой народ. В чем же чудо? Чудо — «Неопалимой Купины». Восемь веков стоять — и устоять! — на «проходной дороге», открытой совсюду ветрам!..»
И вновь приходит на память «Лето Господне», где автор слил воедино миг и вечность. Мне запала в душу мысль писателя о том, что в суете будней человек часто забывает о вечности, подчиняя свои дни мимолетным заботам. Он спешит к будущему, не вспоминая о святости прошлого, но оно напоминает о своей власти над настоящим и будущим. Жизнь наполняется глубоким смыслом, когда человек обращается душой к традиционному, вечному, священному. Для нас, русских людей, все это умещается в двух понятиях: Москва и Россия. А Иван Шмелев, продолжая статью, звонко добавляет к этим двум третью величину: «Пушкин мудро выразил это в глубоких своих стихах». Пушкина он добавил к Москве и России, и получилась Троица, русская Троица. И звучат стихи великого поэта:
Два чувства дивно близки нам —
В них обретает сердце пищу —
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам.
…Без них наш тесный мир — пустыня.
Душа — алтарь без божества.
Это самые, на мой взгляд, важные строки, созвучные тому, о чем рассуждаю вместе с прекрасным писателем России и Москвы Иваном Шмелевым.
Своей великолепной по духу и красоте русского слова статьей писатель обращался в будущее, завещая нам «как священный» долг, исполнить завет Пушкина: любить родные недра и показывать юным, чем жила, строилась, вдохновлялась и хранила себя Москва — Россия».