В русской литературе второй половины XIX века появляется новый психологический тип героя. Первый, кто создал такой тип, был И. С. Тургенев. В романе “Накануне” в образе Инсарова он показал предшественника русских революционных деятелей, лишенных трагической раздвоенности, у которых слово не расходится с делом.
В романе “Отцы и дети” изображен “русский Инсаров” — демократ-нигилист Евгений Базаров.
Обнаружив для себя такой тип человека, как Базаров, Тургенев заинтересовался им, он хотел приглядеться к своему герою получше, понять, какое место он занимает в мире других людей. Поэтому писатель сводит Базарова с разными героями, “помещает” его в незнакомую среду. Действие романа ведет Евгений, он выступает почти во всех сценах, а роман заканчивается смертью героя. Сюжет романа представляет собой непрерывную цепь столкновений Базарова с людьми, противоположными ему по убеждениям, по складу ума, по образу жизни. Причем каждая из конфликтных ситуаций — это новое испытание героя на твердость убеждений.
Как и в “Горе от ума” Грибоедова, завязки сюжета как таковой нет: завязка состоит в том, что Базаров оказался в обществе, чуждом ему. Евгению Васильевичу, привыкшему к крайне скромному быту, непонятна любовь Одинцовой к комфорту и роскоши и излишние изысканность и утонченность Павла Петровича; трезво мыслящий, скептически настроенный, Базаров тяготится безоглядной любовью к нему его родителей; Евгению — “работнику в мастерской природы” — чуждо восхищение ею Николая Петровича. Автор проводит своего героя по книге, последовательно устраивая ему экзамены во всех сферах жизни — дружбе, любви, вражде, семейных узах. Череда этих экзаменов и составляет сюжет романа.
Независимость характера Базарова сформировалась еще в детстве. Родители — люди не строгие — без памяти любили сына, но не докучали ему излишней опекой и “не притесняли”. Они дали “Енюшеньке” полную свободу, и он сформировал себя как личность совершенно самостоятельно. Герой читал, наблюдал, ставил опыты, ездил, общался с людьми. Базаров всего достигал сам, без чьей-либо помощи, ни на кого не надеясь и не ожидая милостей от судьбы.
Евгений с самого начала никому не верил на слово, старался проверять все, что узнавал. Он, решив стать врачом, не хотел беспрекословно верить даже научным книгам, принимал лишь то, подтверждение чему сам получил в результате опытов и исследований.
Трезво оценивать мир — это, конечно, хорошо. Но Евгений зашел слишком далеко, понимая под трезвостью отрицание всяких чувств. Базарове-кие принципы привели его к циничному и примитивному пониманию жизни. Он сам насильно лишает себя такой неотъемлемой части человеческого существа, как романтизм. Это ярко проявляется в сцене прощания Базарова с Аркадием: “Ты навсегда прощаешься со мной… — печально говорит Аркадий, — и у тебя нет других слов для меня?” — “Есть… Только я их не выскажу, потому что это романтизм, — это значит рассы-ропиться”, — отвечает Базаров. Постепенно превращаясь в человека-схему, Евгений забывает прелести поэтического восприятия жизни. Невольные проявления своих чувств Базаров маскирует иронией, которой пользуется очень разнообразно. Ирония для него — это средство отделить себя от человека, которого он не уважает, или “поправить” человека, на которого он еще не махнул рукой. Тургенев наградил своего героя и еще одним, самым опасным видом иронии: иронией, направленной на самого себя. Базаров иронически относится и к своим поступкам, и к своему поведению. Достаточно вспомнить сцену его дуэли с Павлом Петровичем. Он иронизирует тут над Кирсановым, но не менеее горько и зло — и над самим собой.
Базаров думает, что “настоящий” человек не должен отвлекаться на то, чем руководят чувства, а не разум: любовь, восхищение природой, музыка, поэзия, искусство, мечты и т. д., так как это отдаляет его от поставленной цели. Сам же он считает себя выше всего этого “вздора”. Базаров уверен, что любые чувства можно обуздать и искоренитьтз -себе усилием воли.
Жизнь заставляет Базарова усомниться в исповедуемых им принципах. Любовь к Одинцовой открыла ему, что чувства все-таки существуют, существуют вопреки его убеждениям, и любовь никак не сводится к примитивному физиологическому акту. Да и сама Одинцова при ближайшем знакомстве окажется “странной”, непонятной женщиной, а вовсе не одной “березкой” из тысяч подобных “экземпляров”. Так же, в нарушение всех принципов, Базаров ощутит в себе трепетное, сыновнее отношение к “старикам”, поверит в прекрасное, высокое начало, неподвластное ломке экспериментатора-естествоиспытателя.
Представление о дружбе у Евгения Васильевича особое. Он думал, что дружба — это отношения по принципу учитель — ученик, причем учитель всегда и во всем прав. Именно так Базаров относился к дружбе с Аркадием Кирсановым. Он не считал этого “птенца” личностью, достойной уважения. Евгений видел в Аркадии хороший материал для создания “настоящего” человека, подобного себе самому, путем искоренения разного “вздора” вроде “романтизма” и наставления на “путь истинный”. Базарову было сначала приятно восхищение своего ученика и роль “творца нового человека”, но потом, увидев, что из романтичного, мечтательного Аркадия не получится нигилиста, просто махнул на него рукой. Он говорит Аркадию: “Так ты задумал гнездо свить?.. Ты поступил умно. Для нашей горькой, терпкой жизни ты не создан… Ты славный малый, но ты все-таки мякенький, либеральный барич”.
Но дело не только в базаровском понимании дружбы. Просто сам Евгений не умеет дружить. Его высокомерное, часто неоправданно грубое обращение с Аркадием нарушает все извечные законы человеческих отношений и неминуемо ведет к разрыву. Ведь дружба — это равноправное партнерство, уважение, а не рабство и не покровительство.
Весь роман “Отцы и дети” построен на столкновении Базарова с другими героями. Главным антагонистом главного героя является Павел Петрович Кирсанов. Его столкновения с Базаровым начинаются со словесных поединков, а заканчиваются дуэлью. В этих спорах каждый отстаивает свою, единственно правильную, как ему кажется, точку зрения. В дискуссиях между Евгением и Павлом Петровичем истина не рождается и родиться не может, потому что оба участника диалога не слышат (а точнее, не хотят слышать) своего оппонента. Именно эта глухота к чужому мнению, абсолютная неспособность хотя бы попытаться понять противоположную точку зрения, по-моему, и роднит таких далеких, на первый взгляд, друг от друга Базарова и Кирсанова. Оба они — фанатики собственных убеждений, рабы “принсипов”.
Описание болезни и смерти Базарова дано в романе в подлинно трагических тонах, с огромной художественной силой, потому что эти события — самый трудный экзамен на право называться человеком и самая большая победа Евгения: “Умереть так, как умер Базаров, — все равно что сделать великий подвиг”. Смерть Базарова, уверенного во всемогуществе науки, — нелепая смерть от случайного пореза — воспринимается как трагическая усмешка всесильной природы над человеком, возомнившим, что он мудрее и сильнее самой жизни.
Все испытания, которые Евгению предстояло выдержать, он выдержал блестяще: ни разу не погрешил против своих убеждений, ни разу не уронил своего человеческого достоинства. Лишь с одним испытанием Базаров не справился: он не выдержал столкновений с самим автором, которые даны в романе как подтекст, как “подводное течение”. Столкновений этих два. Тургенев опровергает тезис своего героя: “Природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник”, — изображая в романе природу как храм; а затем автор, показывая готовность Базарова действовать в духе своих демократических убеждений — действовать, то есть разрушать, чтобы расчистить место для тех, кто будет строить, не дает ему возможности действовать, потому что, с его точки зрения, Россия в таких действиях пока не нуждается.
Таким образом, Тургенев, утверждая победу демократа Базарова над аристократами, любя своего героя за то, что у него слово не расходится с делом, за то, что он в любой ситуации остается самим собой, не признает той цели, для которой Евгений себя готовил, поэтому заставляет его умереть.
Тургенев в одном из писем признался, что когда он писал Базарова, то в конце концов почувствовал к нему не неприязнь, а восхищение. А когда писал сцену смерти Евгения, то рыдал навзрыд. Но это не были слезы жалости, это были слезы художника, который видел трагедию человека, в котором воплотилась часть его собственного идеала.
