Человек по имени Кирилл Лютов действительно существовал на земле: во всяком случае, известно, что на его имя были выписаны документы, с которыми Бабель ушел в Конную армию Буденного. Все это время Бабель был Лютовым и под этим именем печатал свои заметки в конармейской газете «Красный кавалерист».
И все же Лютов — это не совсем Бабель, то есть не автор «Конармии», а всего лишь один из реальных конармейцев с лицом, умом и привычками Бабеля. От имени Лютова ведется повествование, он рассказчик, и не более того.
Для Бабеля он то же, что для Пушкина Иван Петрович Белкин, этот вымышленный «автор» «Повестей покойного Ивана Петровича Белкина». В этом смысле Лютов тоже «покойный». Он остался там, в 1920 году, он, может быть, жил еще в 1924 году, когда печатались отдельные новеллы «Конармии». Но с 1926 года, со времени выхода в свет книги И. Бабеля «Конармия», Лютов существует лишь в прошедшем времени. Он в рассказе «Смерть Долгушина» как будто не знает и не помнит Афоньку из новеллы «Путь в Броды», но Бабель помнит и читатель помнит. Это очень удобный для писателя прием композиции, позволяющий ярче отобразить характеры и события.
Мастер предельно завершенной, замкнутой в себе новеллы, знающий толк в соединении отдельных частей произведения, Бабель в «Конармии» сумел прекрасно справиться с задачей «сцепления» не только слов в рассказе, но и рассказов в цикле. И «новеллы Лютова» новеллами Бабеля становятся только в цикле.
Думаю, что ошибочно читать «Конармию» как единый роман. Так же, скажем, как и «Севастопольские рассказы» Л. Н. Толстого. Интересно, что уже в год выхода «Конармии» один из рассказов, «Вдова», был включен в другую книгу Бабеля — «История моей голубятни» — под названием «Шевелев». Другой рассказ из книги «История моей голубятни» — «У батьки нашего Махно» — тоже по тематике явно «конармейский», но по композиционным, видимо, соображениям Бабель его убрал из «Конармии». Бабель писал и публиковался в сложное политическое время. Приходилось «лавировать». Известно, что Махно какое-то время был союзником конармейцев, а комментарии в любом случае противопоказаны композиции «Конармии». Хотя оба названных рассказа — это, несомненно, рассказы Лютова.
Бабель, конечно, понимал, что его новеллы сами по себе — самостоятельные, законченные произведения, но все равно продолжал стремиться к цикличности. Видимо, то сложное время, которое он выбрал своей основной темой, в другую форму изложения и авторского осознания просто не укладывалось.
Однако это первое крупное произведение талантливейшего прозаика, высоко ценимого М. Горьким, принесло автору не только радость удачи, но и горечь разочарования. Командарм Буденный, прочитав «Конармию», опубликовал резкий отзыв с уничижительным заголовком «Бабизм Бабеля из «Красной нови». О цикле Бабеля там сказано так: «Бабьи сплетни, небылицы, клевета на конармию». Видно, воспетому в песнях командарму хотелось и бабе-левского воспевания, привычного славословия.
Но «Конармия» — это не хроника событий гражданской войны, а книга о страданиях человеческой души, исступленно ищущей истины в несправедливом, истекающем кровью мире. Всякая война, в особенности гражданская, в равной мере гибельна для обеих воюющих сторон. В духовном построении композиции писатель сделал открытие, что коль скоро идейные величины несовместимы, то и души человеческие в этом круге подвергнуты отчуждению: бойцы одной армии, одной идеи в этих условиях часто становятся духовными неприятелями другой. Конфликт так глубок, что даже предполагаемое посредничество самого Бога не может их примирить. Так, рефреном проходят в повествовании сцены духовного отчуждения. И заканчивается «Конармия» горькими словами. «Похристуйся с ним,— пробормотал Бизюков, отворачиваясь. На лбу у Бабулина отпечаталось огненное пятно. Он задергал щекой.— Ты знаешь, что это получается?- сказал он, не управляясь со своим дыханием.- Это скука получается… Пошел от нас к трепаной матери…»
Подводя итог своим рассуждениям о композиционных особенностях «Конармии», хочу сказать, что И. Э. Бабель — великолепный мастер, художник, порой взлетающий до высот великого Гоголя, у которого он учился рисовать жизнь трагическую и прекрасную.