1. Образ рыбака-браконьера.
2. Поединок человека с рыбой.
3. Нравственное очищение человека природой.
Иди, рыба, иди! Поживи сколько можешь! Я про тебя никому не скажу!» — молвил ловец, и ему сделалось легче.
В. П. Астафьев
В рассказе показан один день из жизни умелого рыбака-браконьера Зиновия Игнатьича Утробина, который жил в сибирском поселке Чуш на Енисее. Что это был за человек? Игнатьич, как уважительно называли его земляки, был не только мастером тех дел, за которые брался, но и очень вежливым, спокойным, аккуратным, точным и чистоплотным человеком. Этот рассудительный, уважающий и себя, и других людей мужчина был полной противоположностью своему младшему брату по прозвищу Командор, который был жаден и завистлив. Работал Утробин-старший наладчиком пил и станков на местной пилораме, рыбачил лучше других, с умом. Он значительно отличался от других рыбаков: «…Прибранный, рыбьей слизью не измазанный, мазутом не пахнущий. Если летом, едет в бежевой рубахе, в багажнике у него фартук прорезиненный и рукавицы-верхонки. Осенью в телогрейке рыбачит Игнатьич и в плаще, не изожженном от костров, не изляпанном — он не будет о свою одежду руки вытирать, для этого старая тряпица имеется, и не обгорит он по пьянке у огня, потому что пьет с умом, и лицо у Игнатьича цветущее, с постоянным румянцем на круто выступающих подглазьях и чуть впалых щеках. Стрижен Игнатьич под бокс, коротко и ладно. Руки у него без трещин и царапин, хоть и с режущими инструментами дело имеет, на руках и переносице редкие пятнышки уже отлинявших веснушек». Зиновий всегда приходил на помощь рыбакам, не беря взятки, чинил моторы в лодках браконьеров. Другие мужики удивлялись тому, что Игнатьич всегда, даже в лодке мыл руки песком и тратил деньги на мыло и щетку. Именно с Зиновием Игнатьичем, лучшим рыбаком поселка, человеком, с самого детства любящим и знающим реку как родной дом, и случилось удивительное и страшное происшествие на Енисее, едва не стоившее ему жизни.
Однажды осенью Игнатьичу крупно повезло: к нему на самолов попался большой осетр, «царь-рыба», как называл такую рыбу дед Утробина. Казалось бы, вот настоящая удача и большие деньги в будущем! Но плененная человеком рыба очень сильно хотела жить и стала отчаянно бороться за свое существование. Висящая на шести смертельных крючках осетрина с икрой вскоре показалась Зиновию не подарком судьбы, а зловещим первобытным зверем: «Из воды, из-под костяного панциря, защищающего широкий, покатый лоб рыбины, в человека всверливались маленькие глазки с желтым ободком вокруг темных, с картечины величиною, зрачков. Они, эти глазки, без век, без ресниц, голые, глядящие со змеиной холодностью, чего-то таили в себе». С каждой минутой человек осознавал, что ему не одолеть рыбу, но все-таки рыбачья гордость взяла верх, и Утробин-старший стал бороться с осетром с помощью топора. Но рыбина набралась сил и вытянула своего ловца из лодки в воду. Зацепившись ногою за крючок собственного самолова, пленный Игнатьич сам оказался в опасном положении вместе с тем, кого только что ловил. Человек и рыба оказались почти на равных условиях в полном одиночестве. В этом и заключается уникальность рассказа — теплокровный «царь природы» сошелся в смертельном поединке с водным, хладнокровным, низшим созданием природы. И оба они — человек и осетр — противостояли не столько друг другу, сколько возможности гибели. Теперь Зиновий беспокоился не столько за потерю ускользающей богатой добычи, сколько за сохранность собственной жизни. Ведь теперь мужчина находился в холодной воде Енисея, родной стихии осетра, который стал вытворять удивительные вещи: «Рыба унялась. Словно бы ощупью приблизилась к лодке, навалилась на ее борт — все живое к чему-нибудь да жмется! Ослепшая от удара, отупевшая от ран, надранных в теле удами и крюком-подцепом, она щупала, щупала что-то в воде чуткими присосками и острием носа уткнулась в бок человеку… Зачем перекрестились их пути? Реки царь и всей природы царь — на одной ловушке. Зверь и человек, в мор и пожары, во все времена природных бед, не раз и не два оставались один на один — медведь, вояк, рысь — грудь в грудь, глаз в глаз, ожидая смерти иной раз много дней и ночей. Такие страсти, ужасы об этом сказывались, но чтобы повязались одной долей человек и рыба, холодная, туполобая, в панцире плащей, с желтенькими, восково плавящимися глазками, похожими на глаза не зверя, нет — у зверя глаза умные, а на поросячьи, бессмысленносытые глаза — такое-то на свете бывало ль?». А осетр тем временем удерживал и себя, и своего мучителя на плаву, беспрестанно шевеля плавниками и хвостом.
Внезапно возникшая ситуация, жестоко поставившая Зиновия Игнатьича между жизнью и смертью, заставила его задуматься о нравственности некоторых его поступков в прошлом, вспомнить мудрые заветы покойного деда. А дедушка Утробина, «вечный рыбак», говорил внуку среди прочих рыбачьих заветов и то, что если на душе есть какой-то грех, нехорошее дело, то царь-рыбу нужно обязательно отпустить. И вспомнил Игнатьич, как еще в юности, в годы Великой Отечественной войны, он обидел девушку — Глашу Куклину. Потом Зиновий просил у нее прощения, но природа, наверно, ему этого до сих пор простить не могла. Потому и предложила ему пройти суровое испытание. Вместе с природой повествователь вспомнил и о Боге: «…Женщина — тварь божья, за нее и суд, и кара особые. До него же, до бога, без молитвы не дойдешь. Вот и прими заслуженную кару, и коли ты хотел когда-то доказать, что есть мужик — им останься! Не раскисай, не хлюпай носом, молитвов своедельных не сочиняй, притворством себя и людей не обманывай. Прощенья, пощады ждешь? От кого? Природа, она брат, тоже женского рода! Значит, всякому свое, а богу — богово! Освободи от себя и от вечной вины женщину, прими перед этим все муки сполна, за себя и за тех, кто сей момент под этим небом, на этой земле мучает женщину, учиняет над нею пакости». Осознал Зиновий Игнатьич, что следует попросить прощения и у самой природы. И не только попросить прощения, нужно еще и рыбу освободить, не дать ей умереть на крючках самолова. Царь-рыба освобождается, тяжело раненая, но непобежденная и живая, и уплывает на волю. А Игнатьич почувствовал себя свободнее и в физическом, и в моральном отношениях: «…И ему сделалось легче. Телу — оттого, что рыба не тянула вниз, не висела на нем сутунком, душе — от какого-то, еще не постигнутого умом, освобождения».