Гигантским злом была сталинщина — проказа, поразившая общество сверху донизу. Тоталитарный режим — это отсутствие свободы, слежка за каждым человеком, раздутая военщина, подавление живой мысли, тюрьмы, лагеря, процессы, ложь цифр, извращенная экономика, аресты, расстрелы. Все перечисленное насадил Сталин со своими подручными, чьи портреты носили на демонстрациях.
Покончено с этим, но разве такое можно стереть из памяти? Разве можно забыть об армиях заключенных, которые под лай овчарок возводили стройки? О надругательстве над русским крестьянством и массовом голоде? Об оголении армии и расстрелах военачальников? Об искоренении хозяйственников, дипломатов, писателей, ученых? Этого нельзя простить и потому невозможно вычеркнуть из памяти.
Все это стало предметом размышлений большого русского поэта Александра Трифоновича Твардовского.
Сначала он обратился к теме больной памяти в поэме «За далью — даль», над которой работал много лет — с 1950 по 1960 год. Рассказывая о своем путешествии по стране, поэт хочет разобраться в особенностях ее недавней жизни и начинает «листать обратно календарь», бередить свои воспоминания о прошлом. Центром этих размышлений можно считать четвертую главу поэмы — «Так это было». Здесь поэт пишет о времени:
Когда кремлевскими стенами
Живой от жизни огражден,
Как грозный дух он был над нами, —
Иных не знали мы имен.
Твардовский пытается разобраться в условиях, породивших фантастический культ Сталина. В их числе — перенесение на одного человека всех успехов и достижений народа. В сознание людей внедрялась мысль,
Что простирались эти руки
До всех на свете главных дел —
Всех производств,
Любой науки,
Морских глубин и звездных тел.
Имя вседержителя стало всесильным:
Оно не знало меньшей меры,
Уже вступая в те права,
Что у людей глубокой веры
Имеет имя божества.
Активное участие в создании культа личности принимал сам Сталин:
Уже в веках свое величье,
Что весь наш хор сулил ему,
Меж прочих дел, хотелось лично
При жизни видеть самому.
Насаждению культа личности способствовала сама структура государства, где все бразды правления вручены одному человеку:
И, было попросту привычно,
Что он сквозь трубочный дымок
Все в мире видел самолично
И всем заведовал, как Бог.
Тут сыграли свою роль и уничтожение оппозиции, и ликвидация соперников, и страх, царящий в государстве, и, наконец, дезинформация о положении дел в стране:
О том не пели наши оды,
Что в час лихой, закон презрев.
Он мог на целые народы
Обрушить своей верховный гнев…
Обо всем этом пишет Твардовский, противопоставляя державному правителю простую тетку Дарью с ее безнадежным терпеньем. Однако Твардовский сталинщину свел к фигуре самого Сталина, много строк посвятив мнимым «историческим заслугам» «отца всех народов». В этом описании есть ирония, боль, но нет гнева.
В поэме «По праву памяти», написанной спустя несколько лет (1966 — 1969), Твардовский более глубоко судит сталинское время. Стало известно много новых фактов из жизни страны и ее диктатора. Однако поэма была опубликована лишь в конце восьмидесятых годов.
Между двумя поэмами есть определенная связь. Обращаясь в главе «Так это было» к товарищу давних дней, Твардовский пишет:
Милый друг пастушеского детства
И трудных юношеских дней,
Нам никуда с тобой не деться
От зрелой памяти своей.
В новой поэме тоже есть обращение к другу юности (с него начинается произведение), а тема «зрелой памяти» стала здесь главной. Именно она дала название всему произведению. Поэт не просто обнажил свою зрелую память, он решительно выступил против беспамятства второй половины 60-х годов, когда в брежневско-сусловские времена многое стало делаться для того, чтобы забыть о сталинщине и ее преступлениях, искоренить острый интерес к ним, уничтожить знание о них.
Уже вступление обращено к «живым и павшим» «по праву памяти живой». Эта тема проходит через всю ткань произведения и выходит на первый план в заключительной части поэмы:
Забыть, забыть велят безмолвно,
Хотят в забвенье утопить
Живую боль. И чтобы волны
Над ней сомкнулись. Быль — забыть!
Здесь возникает образ «утолителей», которые велят забыть быль, то есть историю и правду о ней. Но поэт восстанавливает правду истории, обращаясь к людям «другого покопения». Твардовский рассказывает о двух отцах: собственном, деревенском труженике, который «горбел годами над землей», и «отце народов», который горбел над списками под- лежащих расстрелам. Второй оказывается палачом первого — простого русского крестьянина из Смоленщины, объявленного «врагом народа».
Отец поэта сослан лишь за то, что землю «кропил своим бесплатным потом, смыкал над ней зарю с зарею!» Сталин изображен не огражденным от жизни кремлевскими стенами, как раньше, а активно действующим, вмешивающимся в самую гущу крестьянской жизни и вырывающим из нее лучших хозяев земли. Меняются и другие характеристики «отца народов», данные ранее поэтом. Твардовский показывает коварство «вождя»:
Да, он умел без оговорок,
Внезапно — как уж припечет —
Любой своих просчетов ворох
Перенести на чей-то счет;
Тут чувствуется сарказм поэта, его неостываю- щий гражданский гнев. Негодование усиливается, когда речь заходит о судьбе сыновей, ссылаемых и уничтожаемых, вопреки сталинскому лозунгу «сын за отца не отвечает». Возникает новая страшная формула «сын врага народа», которая приклеивается, как ярлык, к ни в чем не повинным детям отчизны:
И за одной чертой закона
Уже равняла всех судьба,
Сын кулака иль сын наркома,
Сын командира иль попа…
Поэзия А. Твардовского открыта всем. Это искусство в самом высоком смысле этого слова, которое останется с нами на долгие годы.
