А. А. Ахматова как-то сказала: «Слава пришла сразу только ко мне и к Хлебникову». Действительно, первые же два ее по¬этических сборника — «Вечер» (1912) и «Четки» (1914) — сра¬зу были оценены литературной общественностью как яркое и значительное явление в русской поэзии. В одночасье она стала «модным поэтом», «культовой» фигурой в глазах читающей России. В связи с «Вечером» Н. Гумилев, прежде не восприни¬мавший творчество Ахматовой всерьез, писал: «…я совершенно убежден, что из всей постсимволистской поэзии ты да… Нарбут окажетесь самыми значительными». Примерно в это же время К. Чуковский отметил в ахматовских стихах черты «величавос¬ти», особой царственности, а О. Мандельштам после выхода «Четок» предсказал: «Ее поэзия близится к тому, чтобы стать одним из символов величия России».
«Вечер» и «Четки» — книги стихов, посвященных почти ис¬ключительно теме любви, с появлением которых в русскую по¬эзию пришел новый тип лирической героини, сочетающей в себе страстность и интеллект, утонченность и внутреннюю силу. Эмоциональное потрясение не снижает, а увеличивает ее способ¬ность анализировать жизнь своего сердца, понимать характер «ролей» в той или иной любовной «драме». В ахматовских сти¬хах нет свойственных женской поэзии многословия и экзальта¬ции. По замечанию Д. Самойлова, Ахматова «просто умна. Она несамозабвенна». Ее произведения невелики по объему, совер¬шенны по форме, внятны по смыслу. Поэтесса экономна, но от¬нюдь не аскетична в использовании художественных средств — она обладает особым даром передавать высочайшее эмоциональ¬ное напряжение, обходясь без избытка экспрессии, без обилия сложных метафор (часто без метафор вообще), посредством простых, стилистически нейтральных слов, свойственных ско¬рее прозе, чем поэзии:
Подушка уже горяча С обеих сторон.
Вот и вторая свеча Гаснет, и крик ворон Становится все слышней.
Я эту ночь не спала,
Поздно думать о сне…
Главные персонажи «Вечера» и «Четок» — лирическая ге¬роиня и предмет ее любовных переживаний — «жених», муж, «странный мальчик», «стройный… пастушок», «друг» (но чаще — «он», «ты»). Отношения между женщиной и мужчиной предста¬ют в этих стихах как драматический поединок, законы которого иррациональны, цели не определены. «Мне всегда казалось, что самое тяжелое и мучительное не неразделенная любовь, как обык¬новенно думают, а любовь, которую нельзя разделить», — пишет русский философ Н. Бердяев. Узы, связывающие персонажей ахматовской лирики, — это почти всегда именно неразделенная, не¬взаимная любовь. Отсюда чувство горечи («Как соломинкой, пьешь мою душу, / Знаю, вкус ее горек и хмелен»), мотивы иллю¬зорности, обманности любви («Оба мы в страну обманную / За¬брели и горько каемся…»), образы смерти («Все тело мое изгиба¬лось, / Почувствовав смертную дрожь…») и мотив любви-отра¬вы («…не змеиное острое жало, / А тоска мою выпила кровь»), «Пусть камнем надгробным ляжет / На жизни моей лю¬бовь», — говорит автор в «Смятении» («Четки»), Эти слова могли бы стать эпиграфом к ее любовной лирике. Соседство любви и смерти традиционно для любовной поэзии — вспом¬ним «Песнь песней» библейского царя Соломона: «…ибо креп¬ка, как смерть, любовь…» Для ахматовских же героинь любовь на грани смерти — психологическая реальность: «Я места ищу для могилы. / Не знаешь ли, где светлей?»; «…душа тосковала, / Задыхалась в предсмертном бреду».
Образ возлюбленного имеет в ее стихах несколько ликов. Прежде всего, это тот тип героя, что наиболее полно обрисован в «Смятении»:
Не любишь, не хочешь смотреть?
О, как ты красив, проклятый!
<...>
Как велит простая учтивость,
Подошел ко мне, улыбнулся,
Полуласково, полулениво Поцелуем руки коснулся — И загадочных, древних ликов На меня поглядели очи…
Демонически притягательный и неотразимо холодный воз¬любленный противопоставлен героине, охваченной страстью. Ее боль и смятение объясняются принципиальной невозмож¬ностью ответного чувства. Драма отвергнутой женской любви известна мировой литературе с давних пор (библейские Иосиф и жена Потифара, персонажи древнегреческих трагедий Медея и Язон, Федра и Ипполит), но впервые в отечественной — ос¬мелимся сказать, что и в мировой, — поэзии переживания от¬вергнутой героини получают совершенное художественное воплощение в стихах женщины, высказаны от лица ее лиричес¬кого «я»:
Было душно от жгучего света,
А взгляды его — как лучи.
Я только вздрогнула: этот Может меня приручить.
Наклонился — он что-то скажет,
От лица отхлынула кровь…
Варианты любовного дуэта, описанного в «Смятении» (она одержима — он спокоен), мы встречаем в стихотворениях «Вы¬соко в небе облачко серело…», «Рыбак», «Меня покинул в ново¬лунье…», «Вечером», «Безвольно пощады просят…», «Гость».
Если в этих стихах речь идет о драме безответного чувства, а тип «отвергающего» любовника представлен, так сказать, в классическом виде, в то в других произведениях Ахматовой участников любовного диалога связывает взаимная жесто¬кость, общность страдания:
Как забуду? Он вышел, шатаясь,
Искривился мучительно рот…
<...>
Задыхаясь, я крикнула: «Шутка Все, что было. Уйдешь, я умру».
Улыбнулся спокойно и жутко И сказал мне: «Не стой на ветру».
В ряде стихов мы встречаем инверсию ролей: он одержим — она спокойна:
Я знаю: он с болью своей не сладит,
С горькой болью первой любви.
9 100 сочинений
Как беспомощно, жадно и жарко гладит Холодные руки мои.
В одном из набросков к трагедии «Пролог» Ахматова го¬ворит о зыбкости, изменчивости самих «правил» любовной «игры»:
Сколько раз менялись мы ролями,
Нас с тобой и гибель не спасла,
То меня держал ты в черной яме,
То я голову твою несла.
Роль нелюбимой, таким образом, лишь одна из «масок» ахматовской героини, которой доступны любые роли: страдающей девушки, самоотверженной любовницы, роковой женщины, не¬приступной аристократки… Стихам Ахматовой вообще свой¬ственно театрально-игровое, драматургическое начало. Ее герои вступают друг с другом в сложную психологическую игру, об¬мениваются репликами, прибегают к «языку жестов». Вырази¬тельный жест часто становится ключевым моментом в изобра¬жении душевного состояния: «И прощаясь, держась за перила…», «Я на правую руку надела / Перчатку с левой руки», «Уколола палец безымянный / Мне звенящая оса», «Муж хлестал меня узорчатым, / Вдвое сложенным ремнем».
В одном из перлов ахматовской лирики — стихотворении «Память о солнце в сердце слабеет» — предметом поэтического отклика становится смерть любви. По лаконизму и безупречной точности языка, по совершенству живописи эта поэтическая миниатюра сравнима с лучшими образцами японских хайку:
Память о солнце в сердце слабеет.
Желтей трава.
Ветер снежинками ранними веет Едва-едва.
Смерть любви переживается как состояние небытия души. Чувство внутреннего оцепенения, остановившегося сердца поэт передает через описание предметного мира:
В узких каналах уже не струится —
Стынет вода.
Здесь ничего никогда не случится, —
О, никогда!
Ахматова аристократически сдержанна в проявлении чувств, избегает в своем монологе ярких образов, демонстративной па¬тетики, В нем нет элегической печали, жалости к себе. Героиня словно ощущает дыхание смерти и бесстрастно описывает ее приход:
Ива на небе пустом распластала
Веер сквозной.
Может быть, лучше, что я не стала
Вашей женой.
Память о солнце в сердце слабеет.
Что это? Тьма?
Может быть!.. За ночь прийти успеет
Зима.
Для того чтобы стать одним из «символов величия России», занять достойное место в ряду великих русских поэтов, Ахма¬товой достаточно было оставить нам два своих первых лиричес¬ких сборника — «Вечер» и «Четки», составивших эпоху в любов¬ной поэзии.