В рассказе «Тупейный художник» не случайно сопоставляются два необычных художника, и развитие сюжета предваряется рассуждениями повествователя о самом понятии «художник». «У нас многие думают, что «художники» — это только живописцы да скульпторы, и то такие, которые удостоены этого звания академиею, а других не хотят и почитать за художников… У других людей не так…» — с этого полемического захода начинается первая главка рассказа. И дальше повествователь приводит несколько примеров, которые иллюстрируют, как именно понимают это слово «другие».
Русский «тупейный художник» Аркадий, всматриваясь в живое, неповторимое лицо, находит в нем всякий раз «новое воображение». Придавая благородство и важность звероподобному графу-крепостнику, Аркадий не лжет своим искусством, а как бы высвобождает то подспудное доброе начало, которое таится в любом человеке, даже самом ничтожном и самом жестоком. Высшая одаренность, по Лескову, именно в чистоте нравственного чувства, в человечности.
Стоит внимательно перечитать рассказ, чтобы убедиться, как многоступенчата повествовательная манера в «Тупейном художнике», как сложно переплетаются в ней разные времена. События, составляющие сюжетную основу рассказа, воспроизводятся семидесятилетней старухой, а произошли они в ее далекой теперь молодости. В свою очередь, повествователь уже зрелым человеком делится с читателями собственными воспоминаниями детских лет. Бывшая крепостная актриса была его няней. Так в «Тупейном художнике» возникает живое единство времен. Рождающиеся в этом общении взаимопонимание и сочувствие между няней и мальчиком укрепляют связь людей, не дают распасться цепи поколений. Прошлое органично присутствует в лесковских героях и обнаруживает свою неиссякаемую значимость для настоящего.
Слова из погребальной песни, приведенные в эпиграфе: «Души их во благих водворятся», — означают у автора ненапрасность добра, творимого человеком. Все, что в жизни случается, в ней же не пропадает. Аркадий, защищая свою любовь, защитил добрые, светлые, истинно человеческие начала жизни. Все, что произошло с ним и с Любой, не напрасно, если их история оказала такое огромное нравственное воздействие хотя бы на одного человека — повествователя. Вызванные в памяти перипетии чужой судьбы открывают простые, но мудрые истины уже взрослому человеку, участвуя в его духовном развитии. Чувство сострадания, к которому призывала старая няня («…никогда не выдавай простых люде потому что простых людей ведь надо беречь, простые люди всё страда-тели…»), вошедшее в душу ребенка, на всю жизнь вооружает человека страстным стремлением к деятельному добру и красоте.
Этический аспект, не отменяя социального обличения, выдвигается на первый план и в рассказе «Зверь». В иной ситуации опять происходит испытание человека на человечность. События увидены как бы двойным зрением: впечатления пятилетнего ребенка, воспринимающего мир сугубо эмоционально, передаются уже зрелым человеком как его детские воспоминания.
В мире взрослых понятия «зверь» и «человек» далеко разведены. В детском восприятии медведь Сганарель и крепостной Ферапонт уравниваются чувством любви и сострадания к ним обоим: «Нам было жаль Сгана-реля, жаль и Ферапонта, и мы даже не могли себе решить, кого из них двух мы больше жалеем». Но человек и зверь в лесковском рассказе уравниваются и художественно. В нем постоянно звучит мотив подобия медведя и крепостного, обрисованных почти одними и теми же словами: красавец Ферапонт — «среднего роста, очень ловкий, сильный и смелый», Сганарель был «большим, матерым медведем, необыкновенной силы, красоты и ловкости». Это сходство еще более увеличивает бессознательное подражание медведя человеку: Сганарель умел ходить на двух лапах, бить в барабан, маршировать с большой палкой, таскать кули с мукой на мельницу, надевать мужицкую шляпу.
Рациональная логика как будто оправдывает уничтожение медведя, в котором пробудились звериные инстинкты. Но против нее восстает нелогичное человеческое чувство, чувство сострадания к другому живому существу. И непосредственное душевное движение ребенка у Лескова безошибочнее рациональной логики, которая обнаруживает свою внутреннюю противоречивость. Зверь осуждается на казнь, и его приговаривают к смерти по закону, придуманному людьми для людей. Преданность зверя людям заставляет оценить этот приговор как людское предательство.
Ферапонт все-таки спасает зверя, но суть рассказа в том, что, избавив от неминуемой гибели медведя, он тем самым спасает и человека, развращенного безграничной властью крепостника. Деспотизм, субъективно понимаемый как мужественная сила и непреклонная твердость духа, уступает мягкосердечию, которое раньше расценивалось как непростительная слабость.
Человеческий талант, в чем бы он ни проявлялся, всегда вносит в жизнь светлое, жизнеутверждающее начало, потому что необходимо связан, по Лескову, с духовной красотой и теплотой человеческого сердца.
