Вы находитесь: Главная страница> Грибоедов Александр> Трагедия Александра Чацкого

Сочинение на тему «Трагедия Александра Чацкого»

Помыкает Паскевич,
Клевещет опальный Ермолов…
Что ж осталось ему?
Честолюбие, холод и злость…
От чиновных старух,
От язвительных светских уколов
Он в кибитке катит,
опевшись подбородком о трость.

Д. Кедрин

А. С. Грибоедов написал комедию «Горе от ума» в двадцатые годы XIX века, во время некоторого свободомыслия, наступившего в России после войны 1812 года. Он был знаком с будущими декабристами, понимал, что они стремятся к благу отечества, но, кроме того, он видел, что заговорами и бунтами многого не изменить в России. В «Горе от ума» и отражена эта обстановка общественного возбуждения и неравная расстановка сил, характерная для того времени: «Один здравомыслящий человек на сотню глупцов».

Александр Андреевич Чацкий, главный герой комедии, был одним из передовых людей. Он воспитывался и рос в семье Фамусова, с детских лет наблюдая жизнь московского барства, но не одобряя принципы и законы, по которым оно жило. Став взрослее, он, по словам Софьи, «съехал», в доме Фамусова ему «уже казалось скучно». Мы не знаем того, как потом жил Чацкий, известно лишь, что он служил в армии, а Молчалин упоминает что-то о связи с министрами и разрыве с ними.

Потом герой три года путешествовал и «грянул вдруг, как с облаков», в дом Фамусова. Что «нового» увидел он здесь?

Уже в первом своем монологе о Москве герой высказывает мысли, не совместимые с тем миром, в котором оказался: о бульварных лицах, о любителе театра («сам толст, его артисты тощи»), о «чахоточном» («книгам враг, в ученый комитет который поселился и с криком требовал присяг, чтоб грамоте никто не знал и не учился»), насмешливо вспоминает, что в Москве «хлопочут набирать учителей полки, числом поболее, ценою подешевле» и где

Господствует еще смешенье языков:
Французского с нижегородским…

Но все-таки он счастлив оттого, что видит Софью, которую любит, и, словно примиряясь со всем, замечает:

Жить с ними надоест, и в ком не сыщешь пятен?
Когда ж постранствуешь, воротишься домой,
И дым Отечества нам сладок и приятен!

Но чем дольше находится Чацкий в этом затхлом мире «старух зловещих, стариков, дряхлеющих над выдумками, вздором», тем острее его высказывания, тем язвительнее его насмешки.

Что же приводит его в негодование?

Вот Фамусов, стремясь научить не умеющего жить молодого человека уму-разуму, наставляет его: «Спросили бы, как делали отцы? Учились бы, на старших глядя…». Он рассказывает с благоговением о Максиме Петровиче, который «на золоте едал», был «весь в орденах», а добился всего этого тем, что в нужные моменты «сгибался вперегиб», не заботясь о таких «пустяках», как честь, гордость, чувство собственного достоинства.

«Прямой был век покорности и страха», — парирует Чацкий и от лица молодого поколения заявляет, ч в теперешнее время такие «охотники поподличать» будут поосторожнее, так как нынче «смех страшит и держит стыд в узде».

Реакция Фамусова страшна. Он называет Чацкого «карбонари», «опасным человеком», предлагает запретить этим господам «на выстрел подъезжать к столице».

А. С. Пушкин, прочитав «Горе от ума», заметил, что Чацкий мечет бисер перед свиньями, что никогда и ни в чем не переубедит он тех, к кому обращается со своими гневными, страстными монологами. Да, конечно, он не переубедит ни Фамусова, ни Скалозуба, ни Хлестову, и в этом его трагедия. Недаром он говорит Молчалину: «Молчать, и век молчать, как вас на это станет!»

Его возмущает все в этом косном обществе, и в первую очередь то главное, на чем оно стоит: крепостное право. Он не может спокойно говорить о «Несторе негодяев знатных», меняющем на собак слуг, которые «честь и жизнь его не раз спасали», или о том, кто «на крепостной балет согнал… от матерей, отцов отторженных детей» и, разорившись, распродал всех поодиночке.

Вот те, которые дожили до седин!
Вот уважать кого должны мы на безлюдье!
Вот наши строгие ценители и судьи!

Ему ненавистны эти «прошедшего житья подлейшие черты», эти люди, которые «сужденья черпают из забытых газет времен Очаковских и покоренья Крыма». Он хочет отдать наукам «ум, алчущий познаний», заняться высоким искусством, но понимает, что в мире Фамусовых это вызовет однозначную реакцию: «Разбой! Пожар! И прослывешь у них мечтателем опасным».

Чацкий наживает себе врагов. Ну разве простит его Скалозуб, если услышит о себе: «Хрипун, удавленник, фагот, созвездие маневров и мазурки!» Или Наталья Дмитриевна, которой он посоветовал жить в деревне? Или Хлесто-ва, над которой Чацкий открыто смеется? Но больше всех достается, конечно, Молчалину. Чацкий считает его «жалчайшим созданием», похожим на всех глупцов.

Софья, мстя за эти слова, объявляет Чацкого сумасшедшим. Все с радостью подхватывают эту новость, верят в сплетню, потому что, действительно, в этом мире он кажется безумным. Ну разве, с точки зрения идеалов и морали этого общества, можно назвать нормальным человека, заявляющего: «Служить бы рад, прислуживаться тошно» или «Когда в делах — я от веселий прячусь, когда дурачиться — дурачусь, а смешивать два эти ремесла есть тьма искусников, я не из их числа». И как не посочувствовать Чацкому: у него сердце кровью исходит, а над ним смеются, его не слушают:

Безумным вы меня прославили всем хором.
Вы правы: из огня тот выйдет невредим,
Кто с вами день пробыть успеет,
Подышит воздухом одним,
И в нем рассудок уцелеет.

А когда он узнает, что сплетня идет от любимой девушки, то понимает окончательно, что отсюда надо бежать: С кем был! Куда меня закинула судьба! Все гонят! Все клянут! Мучителей толпа…

Однако Чацкий не сломлен: он не предал ни одного своего убеждения. И. А. Гончаров в своей статье «Мильон терзаний» пишет о том, что герой комедии, конечно, погибнет, как гибнут первые, передовые, но он и один — воин и, несмотря ни на что, победитель.