На добрую половину меня можно считать казаком: мама выросла в станице Островской, на реке Медведице, которая впадает в Дон. Правда, сам я бывал там только в раннем детстве и наездами. До сих пор в семейном альбоме хранится фотография деда Андрея в традиционной казачьей форме и при коне. Понятно, почему так внимательно я читал романы Михаила Александровича Шолохова «Тихий Дон» и «Поднятая целина», которые иногда называют энциклопедией казачьей жизни.
Большой писатель не просто рассказал нам о жизни, быте, нравах этого известного всей России служивого сословия. Не только заставил полюбить Тихий Дон и людей, населявших его берега. Он с пронзительной ясностью и горечью показал нам в своих произведениях трагедию казаков в годы революции и коллективизации.
Действия в романах проходят во временном промежутке немногим больше пятнадцати лет, и мы можем делать сравнения. Я полюбил казаков, сильных и смелых, любящих шутку людей, издавна служащих своими шашками России, еще с первых глав «Тихого Дона».
Нетрудно понять, почему большинство населения казачьего края не приняло революцию. В станицах и на хуторах было немало зажиточных казаков. Как люди, служившие государству, казаки пользовались многими привилегиями. А сам образ их жизни воспитывал самостоятельность и независимость, верность царю-батюшке, недоверие к «смутьянам».
Но даже самые веские причины не могут оправдать подписанный Свердловым (а стало быть, исходящий от советской власти) приказ о раскулачивании. С позиции сегодняшнего дня, когда благодаря историкам мы достаточно полно можем судить о происходившем, он выглядит просто преступным. Приказом предусматривались массовые казни не только тех, кто прямо участвовал в борьбе с советской властью, но даже тех, кто только помогал повстанцам! Разве теперь не понятно, почему казаки так активно боролись с красными.
Как большой художник, Шолохов (советский писатель!) не может не описать расстрелы и казни, которые начались в станицах с первых же месяцев после революции, когда появились там отряды Подтелкова и Кривошлыкова. В «Тихом Доне» есть эпизод, который поразил меня так сильно, что, наверное, запомнится на всю жизнь. Я говорю о революционере Бунчуке, который в 1918 году в течение длительного времени каждую ночь расстреливал арестованных «контрреволюционеров» десятками… А в ответ стали расстреливать красных.
Дон доставлял немало хлопот руководителям пролетарского государства своей непокорностью. В 1919 году повстанцы продержались на нем несколько месяцев. Герой «Тихого Дона» Григорий Мелехов вырос до командира дивизии, показав себя талантливым военачальником.
Но не столько важно, кто в конце концов победил. Гражданская война смертельной бороной перепахала вольное казачье братство. Брат шел на брата, сын на отца. Каждый верил в свою правоту и ради нее принимал смерть. Григорий Мелехов сражался на стороне повстанцев, считай — белых, но разве он не дорог нам? И разве порой не появляется у нас отрицательное отношение к борцам за лучшую жизнь, которые творили на Дону расправу направо и налево? Григорий Мелехов видел все это, он искал свой, третий путь. Но этого пути в то время как раз и не существовало. Нельзя было оказаться между двух огней и не сделать выбор. В этом, как мне кажется, тоже отразилась трагедия казачества…
Но кончилась гражданская война. Жизнь же продолжалась. И бывшие белые, и бывшие красные хотели мирно работать. И вот сотни тысяч таких, как Тит Бородин в «Поднятой целине», получив землю, вцепились в хозяйство, «как кобель в падлу», по выражению Макара Нагульнова, никогда не утруждавшего себя хозяйственными заботами. И стала богатеть израненная земля, стали отходить от крови и убийств люди. Так прошло несколько лет. Но замаячила новая беда… Не нравилось властям, что люди становились зажиточными. В рассказе Макара о Бородине есть очень интересная фраза: «И начал богатеть, несмотря на наши предупреждения».
Вместе со всем российским крестьянством казакам предстояло пережить коллективизацию, которая на деле оказалась страшным разорением деревни, уничтожением многих ни в чем не повинных людей.
И совсем трагична судьба зажиточных казаков, которые и думать не хотят о колхозе, которых, впрочем, в колхоз никто и не зовет. Их всех следует «к ногтю»: раскулачить, а потом выслать на вымирание. «Казаки — народ закостенелый, я вам скажу, и его придется ломать…» — говорит Макар Нагульнов. И весь смысл своей жизни новые руководители как раз и видят в этой ломке.
Я думаю, в этом тоже трагедия казачества. Снова выяснилось, что трудолюбие, самостоятельность, хозяйственность, а стало быть, и зажиточность, ведут к беде. Новая власть видит в собственниках враждебную себе силу. У ее представителей крепкий революционный дух, звонкие фразы, они вновь, как в годы революции и гражданской войны, верят только в свою правоту. И опять в почете сила и террор.
Образно вылеплена у Шолохова фигура Макара Нагульнова, отличающегося прямо-таки бешеной ненавистью к хозяйственным казакам. Он искренне убежден, что сельского хозяина надо душить, давить, грабить. Весело усмехаясь, с чувством правоты твердит Макар: «Кабы из каждой контры посля одного удара наганом по сорок пудов хлеба выскакивало, я бы всю жизнь тем и занимался, что ходил бы да ударял их!». Становится страшно, когда он кричит: «Жа-ле-е-ешь? Да я… тысячи станови зараз дедов, детиш-ков, баб… да скажи мне, что надо их в распыл… Для революции надо… Я их из пулемета».
Я не думаю, что Михаил Александрович Шолохов, когда писал романы, делил героев на «своих» и «врагов». Потому столь характерны и Мелехов, и Нагульнов с Давыдовым. Мне жаль и загнанного жизнью в тупик повстанца, и погибшего за окончательную победу социализма Макара… В этих двух судьбах — частичка трагедии казачества. Трагедия эта была, в свою очередь, частью общей беды всего нашего народа. И хочется верить, что подобного больше в истории России не случится.