До нас не дошли сведения о содержании бесед Грибоедова с Пушкиным весной 1828 года. Но особые обстоятельства их встречи, некая общность судьбы двух поэтов, а также возникшая именно в это время идея отъезда в действующую армию Паскевича позволяют предположить, что Грибоедов рассказывал Пушкину о своих делах, о своей помощи декабристам, о своем разговоре с императором и его реакции. Всё, чем занимался Грибоедов в эти месяцы, что волновало его, было близко Пушкину. Всего полтора года назад он, ссыльный поэт, разговаривал с Николаем I и в стихотворении «Стансы» публично призывал к прощению декабристов. Ныне недавно освобожденный из-под ареста поэт Грибоедов перед тем же императором заступился за декабристов. Два великих русских поэта, выброшенные «грозою на берег», обсуждали, что нужно и можно сделать в помощь ссыльным друзьям. Грибоедов уже много сделал. Оттого его «бурная» жизнь являлась «завидной» — так она благородна, человечески прекрасна. Он ходил по краю пропасти.
У Пушкина были свои связи с декабристами, было свое отношение и к их делу, и к их судьбе. Встречи с Грибоедовым многое прояснили, и, самое главное, становилась очевидной возможность оказания реальной помощи декабристам. Нельзя было смиряться, нельзя опускать руки, нельзя ждать милостей от императора. За судьбу лучших людей России, не щадивших себя во имя блага народа и отечества, должно было бороться. В сложившихся обстоятельствах это было настоящим и нужным делом. Ему служил Грибоедов.
Пушкин обдумывал будущие свои действия. Политическая ситуация, навязанная ему — поэт и царь,- приобретала иной, по сравнению с 1826 годом, аспект. Поэт чувствовал себя обязанным отстаивать свою независимость и действовать так, как велит совесть и честь. Тогда и зародился план поездки на Кавказ, в армию Паскевича, для встречи с декабристами. Именно в апреле 1828 года, то есть в пору общения с Грибоедовым, Пушкин и П. Вяземский подали на имя Николая I прошение с просьбой отправить их в действующую армию. И сразу же получили отказ — Бенкендорф был уполномочен передать царское решение: «Все места заняты». Пришлось на время отказаться от созревшего намерения. А уже весной 1829 года Пушкин принял решение ехать на Кавказ без разрешения царя.
Поездка на Кавказ была самовольной — и это уже было вызовом поэта царю. Николай I немедленно приказал следить за отправившимся в армию Пушкиным. Путешествие предусматривало не только свидание с декабристами, но и оказание им помощи. Той помощи, которая была во власти поэта — написать о них, нарушить заговор молчания, сказать правду о тех, кто был объявлен государственным преступником, очернен и оклеветан. Тот факт, что сразу по возвращении из действующей армии Пушкин принялся писать путевые записки (начало которых было опубликовано в «Литературной газете»), подтверждает это.
Неожиданные обстоятельства помешали выполнить замысел — номер «Литературной газеты» с отрывком из путевых записок вышел 5 февраля 1830 года, а уже в марте «Северная пчела» обрушилась на Пушкина. Булгарин писал: «Итак, надежды наши исчезли. Мы думали, что автор «Руслана и Людмилы» устремился на Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов,- и мы ошиблись» .
Пушкину было публично предъявлено обвинение, что он не хочет воспеть Николая I и его политику на Востоке. Что именно это имел в виду Булгарин, видно из оценки Бенкендорфом его статьи, которая была изложена в донесении Николаю I: «Перо Булгарина, всегда преданное власти, сокрушается над тем, что путешествие за Кавказскими горами и великие события, обессмертившие последние года, не придали лучшего полета гению Пушкина».
В условиях, когда от Пушкина ждали и требовали «сладких песен», в которых бы он «обессмертил» политику Николая I, нечего было и думать о публикации своих путевых записок — ведь в них современными героями должны были стать декабристы. Возможно, Пушкин чувствовал и свою невольную вину, ведь это он писал в 1828 году в стихотворении «Друзьям» (оно не было опубликовано, но Николай I его читал и одобрил) об императоре:
Он бодро, честно правит нами; Россию вдруг он оживил Войной, надеждами, трудами.
Теперь-то, после победы, близкие к придворным кругам журналисты могли ожидать от поэта «сладких песен»… Обстоятельства нарушили замысел немедленно писать печатать путевые заметки о посещении армии Паскевича. Но от замысла написать такое произведение Пушкин не отказался: нужно было переждать, чтобы сгладилась острота момента, нужно было найти удобный повод.
Беседы с Грибоедовым, несомненно, определили пушкинское отношение к Паскевичу. Грибоедов не мог не рассказать о человеке, которого называл своим «благодетелем» и к кому собирался Пушкин. Родственные связи (Паскевич был женат на двоюродной сестре Грибоедова) объясняют заступничество генерала за Грибоедова перед царем во время следствия, покровительство ему после освобождения. Более того, в своих хлопотах по облегчению участи декабристов Грибоедов действовал через Паскевича. М. В. Нечкина приводит многочисленные и убедительные факты того, как Паскевич исполнял просьбы Грибоедова. Об этом, между прочим, знали декабристы. Александр Бестужев писал Н. Полевому: «Грибоедов взял слово с Паскевича мне благодетельствовать, даже выпросить меня из Сибири у государя. Я видел на сей счет сделанную покойником записку… благороднейшая душа!»
С особой настойчивостью хлопотал Грибоедов за судьбу Александра Одоевского. В письме В. С. Миклашевич от 3 декабря 1828 года Грибоедов сообщал: «Александр мне в эту минуту душу раздирает. Сейчас пишу к Паскевичу: коли он и теперь ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром побед, все это не стоит избавления от гибели одного нещастного и кого»
Сохранилось потрясающее письмо Грибоедова к Паскевичу с очередной просьбой помочь Одоевскому, написанное за два месяца до гибели: «Благодетель мой бесценный. Теперь без дальних предисловий просто бросаюсь к вам в ноги, и если бы с вами был вместе, сделал бы это, и осыпал бы руки ваши слезами. Вспомните о ночи в Тюркменчае перед моим отъездом. Помогите, выручите несчастного Александра Одоевского. Вспомните, на какую высокую степень поставил вас господь бог… Может ли вам государь отказать в помиловании двоюродного брата вашей жены, когда двадцатилетний преступник уже довольно понес страданий за свою вину… Я видал, как вы усердно богу молитесь, тысячу раз видал, как вы добро делаете. Граф Иван Федорович, не пренебрегите этими строками. Спасите страдальца» .
От Грибоедова знал Пушкин, что с Паскевичем можно говорить о декабристах, что он делает добро, что откликается на просьбы. Когда Пушкин ехал в армию Паскевича, он помнил об этом. Пребывание в армии убедило в правоте сообщения Грибоедова: его, Пушкина, много лет находившегося в ссылке, за поведением которого в армии было приказано наблюдать, Паскевич встретил ласково и заботливо. Пушкин так рассказывает о первой встрече с ним: я находился в Нижегородском драгунском полку, которым командовал Н. Раевский, наступила ночь, войска получили привал в долине. «Здесь имел я честь быть представлен графу Паскевичу.
Паскевич введен в «Путешествие в Арзрум» в момент, когда решалась участь похода. Днем Паскевич дал распоряжение генералу Бурцеву двигаться прямо против турецкого лагеря. Остальные войска должны были идти н обход неприятеля. Паскевич дан в этот важный момент кампании в окружении декабристов! Бурцов, Вольховский, Михаил Пущин — сосланные декабристы, отличные и храбрые командиры, способствовавшие успеху операции. Знаменательная сцена! И написана она сознательно — все в ней важно и значительно.