Евгений Иванович Замятин родился 2 февраля 1884 года. Родился в краю, где «Русью пахнет» — среди тамбовских полей, в славной шулерами, цыганами, конскими ярмарками и крепчайшим русским языком Лебедяни, той самой, о которой писали Толстой и Тургенев. Гимназию он окончил в Воронеже. Частые встречи с русской провинцией продолжались и у взрослого Замятина. Но с тех пор, как в 1902 году будущий писатель стал студентом Петербургского политехнического института, Замятин — столичный житель, глубоко погруженный в культурную атмосферу времени.
Печать новейшей изощренной художественной культуры ложится уже на его ранние произведения. Много позже близко знавший его Константин Федин сказал, имея в виду это качество, об «европеизме» замятинского творчества как важной стороне его сущности. И однако на протяжении всего писательства этого «европейца»-художника больше всего влекла к себе захолустная Россия, городская и деревенская. Впитанная с материнским молоком, она осталась с ним на всю жизнь. Отсюда обильно черпал он для своих сочинений, благодарно приникал к этому роднику. Но уже в начале пути возникло и другое, гнетущее видение — замутненного родника, искаженного национального бытия. Впечатления от родины складыва-
лись в резко противоречивый образ. Непримиримое отношение к духовно-общественному состоянию России питали революционные настроения Замятина-студента. В «Автобиографии» 1929 года он рассказал о всплесках своей гражданской страсти в бурные 1905—1906 годы. И о тяготении к самому радикальному, большевистскому образу мысли и действия.
С окончанием революции совпало вступление Замятина в самостоятельную творческую жизнь. Выпускник института, инженер-кораблестроитель, он пробует силы в литературе начиная с 1908 года, позднее весьма иронически оценив эти первые пробы. Истинным началом его пути стала повесть «Уездное», появившаяся в 1913 году. Она ознаменовала приход в русскую литературу большого мастера.
К этому времени Замятин уже не занимался политической деятельностью, хотя продолжал оставаться под полицейским надзором. Но неизменной была его общественно- критическая непримиримость. Вместе с тем изменялось, существенно осложнялось другое — отношение к историческим надеждам, вызванным прошедшей революцией. В этом смысле молодой литератор был не одинок.
Замятинский мир чаще всего напряженно-драматичен. Писатель — во власти мыслей о том в национальной жизни, что попрано, извращено, мыслей, которые внушала ему память о поражении первой русской революции.
Об этом автобиографический рассказ «Три дня». Он далеко не из самых лучших у Замятина, однако характерен и многое объясняет. Писатель вспоминал о трех днях, прожитых в бытность студентом-практикантом рядом с «Потемкиным» — легендарным броненосцем, поднявшим знамя восстания на морском рейде у Одессы в июне 1905 года. События тех дней описаны, судя по всему, с дневниковой точностью. Но на них ложится и горький отсвет позднейших раздумий. Несостоявшееся обновление (ждали «самого неожиданного, самого удивительного») —лейтмотив рассказа. В центре его — разгул мятущейся толпы, сначала восторженно приветствовавшей восставших, а затем отдающейся разрушительным инстинктам. Засилье мещанско-анархической стихии, российской «азиатчины», губительной для живой жизни в стране, и становится одной из главных тем писателя.
Она ярко предстала уже в замятинском первенце, известной повести «Уездное». Тут и давно знакомое, и новое. Разве не узнаем мы сразу эту русскую глухомань с ее «домовитым,.. богомольным, степенным» народом, которому «с полной утробой сладко спится после обеда», у
которого «калитки на засовах железных», который живет «вроде как во граде Китеже на дне озера… ничегошеньки у нас не слыхать, над головой вода мутная да сонная»? В повести Замятина есть и другое: приходят иные времена и кончается старинное житье. Исторический поток медленно просачивается и сюда. Но совладать ли ему с обитателями темных царств?
Поначалу кажется, что «герой» повести, звероподобный Барыба, тупоумный невежда, угождающий лишь утробным своим инстинктам,— всего-навсего бытовое чудище из российского захолустья, но не слишком страшное. Но когда он пошел в рост, стал служить властям по части судебных лжесвидетельств (в том числе и политических), готовый к новым расправам, надел урядницкий китель, тогда повеяло жутковатым и зловещим от этой дремучей силы. Какую-то пугающую, уродливую монументальность приобрела она: «Будто и не человек шел, а старая воскресшая курганная баба, нелепая русская каменная баба». Древняя каменная баба, воскресшая в уряднике! Этой многозначительной метафорой завершается «Уездное». Она намекает на масштабы обобщения, заключенного и в главном образе, и во всем небольшом произведении. Здесь сходятся глубокое прошлое и настоящее. В слепой стихийной жестокости карателя революции, кем, наверное, станет Барыба («Й-я им… У нас теперь смеяться с-строго не д-дозволяется…»), угадываются и дурные черты национального наследия.
Замятину была дана в избытке беспощадная зоркость художественного глаза по отношению к настоящему. Так написаны и другие его вещи о русской провинции. Среди них маленькая повесть «Алатырь» — превосходное сочинение, привлекающее отточенной цельностью художественной манеры. От начала и до конца оно выдержано в фарсовом ключе. Но по существу это трагифарс.
В какой-то музей восковых фигур, кажется сначала, попадаем мы с вами. Собрание нелепиц и аномалий являют изображенные здесь люди. Однако в них не одни курьезы, но и загубленные душевные возможности.
Еще одна повесть, «На куличках», написана, казалось бы, о другом — о военной среде. Бог знает как далеко, на Дальний Восток, «к черту на кулички», переносится на сей раз действие повести. Но, прежде всего, это иная, иносказательная отдаленность, точно такая, к^к в близкой мещанской провинции, от всего естественного и человеческого! Изображением психологических казусов трагикомического свойства «На куличках» сходится с «Алатырем», а социальной злободневностью сближается с
«Уездным». Вслед за знаменитой купринской повестью «Поединок» сочинение Замятина живописует устрашающий тупик русского офицерского быта.
Перед революцией Замятин вынужден был уехать в Англию, где работал на судостроительных верфях с марта 1916 года до сентября 1917 года. Он был крупным инженером-кораблестроителем. Построенные им ледоколы «Ленин» и «Красин» пробивались к полюсу.
Он верил в будущее России и боролся за него. Он писал о застрявшем в сегодня прошлом и боролся с ним, мечтая о будущей жизни.
Из Англии Замятин привел ледоколы и повесть «Островитяне». Она одна из лучших в его творчестве. Повесть посвящена Англии. Замятин увидел Англию новую, незнакомую. Это была Англия Первой мировой войны, но портрет Замятина — обобщенный. Его Англия сатирическая, пародийная; англичане условны, гротескны. Лондон Замятина — город со свежевыстриженными газонами, город, в котором жизнь организована по часам, в котором даже собаке дают спокойно перейти улицу — она может оказаться породистой. Жизнь «островитян» расписана по минутам, люда похожи друг на друга так, что даже ошибаются. Это ненастоящая жизнь, фальшивая жизнь заводной куклы. Замятин сумел это разглядеть и описать.
В городе, изображенном писателем, существует строгая пуританская мораль, и есть жизнь, которая обтекает эту мораль. Это подчеркнуто названием повести.
Англия живет двойной жизнью.
Герой рассказа «Ловец человеков» (выражение «ловец человеков» взято из Евангелия и иронически переосмыслено) из того же английского цикла занимается тем, что вылавливает парочки, занимающиеся любовью в неположенных местах. Он шантажирует их и получает свои деньги. На мир наброшена паутина ложной нравственности. Герой вылавливает попавших в нее людей. Это обыкновенное дело. Торгуют страхом, торгуют стыдом.
Замятин вынес свой приговор старой царской России, он осудил и жизнь буржуазной Англии.
Взгляд Замятина — взгляд со стороны, резкий и точный. Он умел смотреть со стороны и чуть сверху. Он умел видеть вещи никем не замечаемые, видеть их заново, а это необходимое, но очень редкое качество в искусстве.
В России его называли «англичанином», но английская у него была, пожалуй, только его трубка.
После революции Замятин не мог оставаться больше в Англии. Он возвращается в блокадный голодный Петербург. Голод был всеобщим, голодала вся страна. Замятин был с нами в это тяжелое время, он сам все это пережил и описал правдиво и точно в рассказах «Дракон», «Мамай», «Пещера».
Рассказ «Пещера» построен пронзительно обнаженно в своей правдивости. В голодном Петербурге живут мужчина и женщина. У них ничего уже не осталось, кроме их любви и сбереженной, как последняя драгоценность, крошечной ложки настоящего чая. Они заваривают его и вливают в чай яд. Пьют и говорят о своей любви. Умирают они, улыбаясь.
Революция изменила Замятина, и он разрушил, сломал о колено свою ставшую уже привычной манеру. Рассказы «Икс» и «Рассказ о самом главном», может быть, не самые лучшие в творчестве Замятина, но без них нельзя понять писателя, его позицию и его отношение к трудно и медленно рождающейся новой действительности.
Замятин революцию принял, но понял по-своему: как то, чего он ждал сам, как силу, способную уничтожить ту мертвую «уездную» жизнь «островитян», из которой он сам вышел и с которой боролся. Он поверил в революцию как в силу, которая начнет новый этап жизни человечества.
Название «Рассказа о самом главном» говорит само за себя. Это главная для писателя попытка осмысления революции.
Видение Замятина расширяется до космических масштабов. Он вводит в повествование то, что мы называем сейчас научной фантастикой. В этих космических масштабах попытка осмысления писателя революции и всего происходящего после нее на Земле. Будущее взято в еще незавершенном виде, оно как бы скрыто, не родилось, этот плод еще вызревает, но скоро явится. В рассказе говорится о превращении червя в кокон. Он корчится на листе, не зная, что его ожидает.
Самое крупное произведение писателя послеоктябрьского времени стало и самым «фантастическим». Роман «Мы», написанный в 1921 году,— первое явление этого рода в советской литературе. Признано, что это сочинение Замятина во многом предопределило развитие жанра «антиутопии» в зарубежной литературе; ведущая его проблематика — драматические судьбы личности в условиях тоталитарного общественного устройства.
«Предупреждением о двойной опасности, грозящей человечеству: гипертрофированной власти машин и гипертрофированной власти государства», называл свой роман Замятин.
Проза Замятина 20-х годов трудная, очень талантливая, но читается она нелегко.
Замятин был писателем-сатириком. И мы должны знать законы его творчества. Он рассмотрел в нашей только начинавшейся новой жизни обломки «уездного», куски «островитян» — островки прошедшей жизни, он увидел, как пух, выбитый из подушек, опускается на людей.
Нельзя не упомянуть и о пьесе Замятина «Блоха», которая шла много лет с огромным успехом в наших театрах.
Творчество Замятина — это то, чем мы должны гордиться.
В 1931 году Замятин, тяжело больной, при помощи Горького уехал на лечение за границу. Он долго болел и мечтал о возвращении в Россию, но умер в 1937 году в нищете, так и не сумев вернуться домой.
Время отсеяло сиюминутное, неверное, сохранив ценное и значительное в замятинском наследии. Лучшее в нем доставляет пищу для размышлений и эстетическую радость.
Причастное к дерзким художественным исканиям сво-. ей эпохи, творчество этого писателя вместе с тем глубоко укоренено в почве — литературе отечественного классического реализма.
