Война — жесточе нету слова.
Война — печальней нету слова.
Война — святее нету слова
В тоске и славе этих лет.
И на устах у нас иного
Еще не может быть и нет.А. Т. Твардовский
В конце июня 1941 года с группой писателей Твардовский прибывает в редакцию газеты Юго-Западного фронта «Красная Армия» и начинает вместе с другими писателями и журналистами писать стихи, очерки, фельетоны, статьи, песни, заметки.
К сожалению, тетрадка с записями Твардовского о первых месяцах пропала. Но остались строки, запечатлевшие думы и чаяния первых дней войны, самого страшного и горестного периода Великой Отечественной.
То была печаль большая,
Как брели мы на восток.
Шли худые, шли босые
В неизвестные края,
Что там, где она, Россия,
По какой рубеж своя?
Бессмертным памятником тех лет была книга «Василий Теркин», книга о «правде сущей, правде, прямо в душу бьющей». В одной из глав, «Переправа», поэт пишет о том, что «бой идет не ради славы — ради жизни на земле», вселяя в бойцов сознание святости и правоты их дела.
Конкретная цель, которую ставил перед собой Твардовский, работая над поэмой, — помочь фронтовику преодолеть трудности войны, облегчить, как-то скрасить его суровый быт, вселить чувство веры в свои силы и возможности.
Весной 1942 года в ответ на страшную трагедию на его родине, Смоленщине, Твардовский пишет стихотворение «Партизанам Смоленщины». Народ воспринял его как весть об освобождении, первую искру надежды. Чего стоили эти строки Твардовскому, и вообразить трудно. Каждое слово — крик души, боль сердца:
Я б вовеки грабителям
Не простил бы твоим,
Что они тебя видели
Вражьим оком пустым;
Что земли твоей на ноги
Зацепили себе;
Что руками погаными
Прикоснулись к тебе;
Что уродливым именем
Заменили твое;
Что в Днепре твоем вымыли
Воровское тряпье…
Со 2 декабря 1943 года начинает печататься поэма Твардовского «Дом у дороги». После вступления, завершившегося грозной строкой: «Гром грянул — началась война…» — следовала глава «Голощение». Строки этой главы напоминали тот давний плач-голощение, когда вся деревня Черно-во огласилась воплями женщин. В главе «Беженцы» рассказано о бесконечном людском потоке, что «на восток от фронта гнал колеса». Глава «Гостинчик» повествует о тех же горестных воспоминаниях страшных дней отступления.
Твардовский говорит о невозможности забыть те муки: «Нет, мать, сестра, жена, И все, кто боль изведал, Та боль не отмщена И не прошла с победой».
Закончена была поэма уже после войны.
Здесь и горечь, и боль, какую довелось пережить в те горестные дни. И заканчивает поэт страстным призывом -Не Забывать!
Прошла война, прошла страда,
Но боль взывает к людям:
Давайте, люди, никогда
Об этом не забудем.
Очень примечательна детская тема военной поры в творчестве Твардовского. С особой пристальностью вглядывается поэт в женские и детские судьбы, с невыразимой болью и с нескрываемой печалью думает о них.
Это и «жена командира, бежавшая из Минска с детьми в ночь первой жестокой бомбежки»; и «мальчик, везущий на саночках мать, тяжело раненную, когда шел бой за их деревню»; и «девочка с ребенком на руках у трупа матери». Великое множество строк в стихах и прозе написано о войне, но ничего пронзительнее, чем строки «Возмездия» Твардовского, читать не доводилось:
И суд наш праведный суров,
И места нет пощаде.
И не у нас ее проси,
Мы будем мертвых глуше.
Проси у тех, чьи на Руси
Сгубил безвинно души.
Проси у девочки у той,
Что, в дула ружей глядя,
Спросила с детской простотой: —
Чулочки тоже, дядя? —
У той, худое тельце чье
У края рва поставил.
Проси пощады у нее,
А мы щадить не вправе.
Для стихотворения «Я убит подо Ржевом» поэт выбирает форму написания от первого лица, это наиболее соответствует идее стихотворения — единство павших и живых. Монолог воина, с нарастающей эмоциональностью повествующего о собственной гибели «летом, в сорок втором», достигает наивысшего накала в таких строках:
Нет, неправда. Задачи
Той не выиграл враг!
Нет же, нет! А иначе
Даже мертвому — как?
Погибший солдат видит себя лишь «частицей народного целого», и его волнует все, что свершилось потом, после него. Он говорит:
Я вам жить завещаю, —
Что я больше могу?
И эту ответственность перед памятью погибших, ответственность за то, как человек распорядился своей судьбой, выкупленной у Смерти ценой жизни другого, поэт ощущает очень остро. Не в этом ли исток той гражданской позиции, за верность которой кто-то из писателей назвал Твардовского «совестью послевоенной литературы».
До конца дней своих Твардовский жил как бы с чувством смущения своей судьбой и судьбой тех, кто вернулся живыми из страшной круговерти войны. Он пишет:
Я знаю, никакой моей вины
В том, что другие не пришли с войны,
В том, что они — кто старше, кто моложе —
Остались там, и не о том же речь,
Что я их мог, но не сумел сберечь, —
Речь не о том, но все же, все же, все же…