Характерно, что в ее военной лирике главенствует широкое и счастливое «мы». «Мы сохраним тебя, русская речь», «мужество нас не покинет», «нам родинапристанище дала» таких строк, свидетельствующих о новизне мировосприятия Ахматовой и о торжестве народного начала, у- нее немало. Многочисленные кровеносные нити родства со страной, прежде громко заявлявшие о себе лишь в отдельные переломные моменты биографии («Мне голос был. Он звал утешно…», 1917; «Петроград», 1919; «Тот город, мне знакомый с детства…», 1929; «Реквием», 1935-1940), сделались навсегда главными, наиболее дорогими, определяющими и жизнь, и звучание стиха.
Родиной оказались не только Петербург, не только Царское Село, но и вся огромная страна, раскинувшаяся на беспредельных и спасительных азиатских просторах. «Он прочен, мой азийский дом», — писала она в одном из стихотворений, вспоминая, что ведь и по крови («бабушка татарка») она связана с Азией и потому имеет право, не меньшее, чем Блок, говорить с Западом:
Мы знаем, что ныне лежит на весах
И что совершается ныне.
Час мужества пробил на наших часах.
И мужество нас не покинет.
Не страшно под пулями мертвыми лечь,
Не горько остаться без крова,
И мы сохраним тебя, русская речь,
Великое русское слово.
Свободным и чистым тебя пронесем,
И внукам дадим, и от плена спасем Навеки!
Мужество
С этой точки зрения цикл «Луна в зените» (1942- 1944); отражающий жизнь в эвакуации, представляется не менее важным, чем стихи, посвященные непосредственно военной теме. По существу это небольшая поэма, построенная по принципу блоковских поэтических циклов. Отдельные стихотворения, составляющие произведение, не связаны между собой никакой внешней сюжетной связью, они объединены общностью настроения и целостностью единой лирико-философской мысли.
«Луна в зените» — одно из наиболее живописных произведений Ахматовой. От прежних особенностей поэтики здесь ощутимо сохранена музыкальность («подтекстовость») композиции, держащейся на чередовании мотивов и образов, возникающих за внешними рамками стихотворения.! Полусказочная, таинственная Азия, ее ночной мрак, ее очагов, ее пестрые сказки — вот начальный цикла, разом переносящего нас от военных тревог в мир «восточного покоя». Конечно, покой этот иллюзорен. Едва возникнув в воображении читателя, он тут же, внутри себя, перебивается светоносным видением Ленинграда, — его оберегающий свет, добытый ценою крови, преодолев пространство, вошел в далекую «азийскую» ночь, напомнив о дарованной ценой блокады безопасности. Двуединый мотив Ленинград — Азия рождает третий, наиболее сильный и торжествующий,.- мелодию, всенародного, единства:
Кто мне посмеет сказать, что здесь
Я на чужбине?
Луна в зените
Все те же хоры звезд и вод,
Все так же своды неба черны,
Все так же ветер носит зерна,
И ту же песню мать поет.
Он прочен, мой азийский дом,
И беспокоиться не надо…
Еще приду.
Цвети, ограда,
Будь полон, чистый водоем.
Луна в зените
А в центре цикла, как его живое пульсирующее сердце, бьется, разрастается и расходится кругами главный мотив великой надежды:
Третью весну встречаю вдали
От Ленинграда. Третью?
И кажется мне, она
Будет последней…
Луна в зените
Расширившийся диапазон лирики, во многом иное видение мира, непривычно раскинувшегося и во времени, и в пространстве, пора высокого гражданского опыта, принесенного войной, — все это не могло не внести в ее творчество новых замыслов и поисков соответствующих художественных форм.