Роман Булгакова кажется мне грандиозным сооружением, опорами которого служат Евангелие, средневековые немецкие баллады и народные легенды о Фаусте, трагедия «Фауст» Гете и одноименная опера Гуно, повести Гофмана и рассказ о Понтии Пилате А. Франса, рассказы А. Грина. Уже эта высокая литература прошлого, вошедшая в роман Булгакова и переосмысленная в нем, сделала его произведением возвышенным, поднятым над многочисленными вещами-однодневками.
Роман вобрал в себя бесконечность времени, множество веков — от античности до двадцатых годов XX столетия. Он развернул свое действие на безмерном пространстве — от древней Иудеи до Москвы. Иногда книга напоминает легендарный лабиринт, в котором надо идти к конечному смыслу, протягивая длинную нить Ариадны, чтобы не заблудиться, все время сопоставляя его образы. А порою возникает такое чувство, что ты идешь по огромному кругу, где по краям выставлены театральные балаганы, один красочнее и занимательнее другого. И вся эта площадь становится сплошным представлением. Тут бродягу тащат на крест Голгофы, здесь Воланд творит зрелище сценических переодеваний, там идет представление в московском театре «Варьете». А скачка всадников по воздуху, а чудеса в ресторане МАССОЛИТА, в подвале, в квартире Лиходеева?! Так что, как говорил Шекспир, «весь мир — театр».
Макромир в романе Булгакова как-то удивительно соединяется с микромиром, а возвышенное-с низменным. И все же на грандиозной сценической площадке произведения можно выделить три «сегмента»: исторический, реальный и фантастический. Они рядом, примыкают друг к другу, но иногда, как в калейдоскопе, меняются местами.
С большим волнением и интересом я читала все, что относится к историческому «сегменту». Это история Понтия Пилата и Иешуа. Рассказывая о том, что произошло две тысячи лет тому назад, развертывая действие среди пейзажей древней Иудеи, Булгаков заставляет нас присутствовать при сценах, где творится сама История. В величественный дворец с колоннадой и мозаичным полом входит Пилат, грозный властитель, перед которым все трепещет.
У прокуратора огромная власть над страной, но кажется, будто у него, как у мифологического античного героя, сверхчеловеческая сила, будто сам Рок движет его поступками. Когда же является нищий бродяга, на миг возникает чувство, что перед великим владыкой предстал ничтожный и жалкий человечишко. К тому же он на базаре «подговаривал народ разрушить ершалаимский храм». Но это обманчивое чувство приходит только на миг, потому что вскоре выясняется, что это мудрец, философ, человек высокого духа, уверенный, что «рухнет храм старой веры и создастся новый храм истины». Возникает спор о том, что же есть жизнь, вера в добро, «что такое истина»? Это спор, несомненно, на возвышенные темы. И эти два персонажа по-своему уравниваются. Мало этого. Вместе с Иешуа в роман входит возвышенная легенда о Христе. Не случайно вся эта историческая часть романа возникает тогда, когда Воланд прошептал Бездомному и Берлиозу, что «Иисус существовал». К тому же у него есть свои ученики и последователи, например, Левий Матвей. Когда же мы оказываемся свидетелями Голгофы, мы присутствуем не перед сценой жизненной суеты или церемонии, а перед чем-то великим. Тут начинает свой новый отсчет времени сама История. А рядом низменное — в предательстве, корысти, во всем поведении менялы Иуды из Кариафа.
Надо сказать также о теме бессмертия, разработанной в этой части романа. На каменной вершине две тысячи лет сидит в своем каменном кресле Понтий Пилат, обреченный на бесконечную мучительную жизнь в лунном свете и тягостную славу за низменность своего поступка — трусливую казнь философа. Напротив, жизнь Иешуа прерывается, но в памяти людской живет возвышенность его мысли, мечты и смерти. Он обретает подлинное бессмертие.
Очень интересна и увлекательна и та тема романа, которая относится к реальному его «сегменту» — история Мастера и Маргариты. На фигуре Мастера я вижу свет возвышенного. Во-первых, потому, что он соотносится с великим Фаустом. Ему тоже свойственна жажда познания, поиск истины, он тоже ищет то мгновение, которое можно назвать прекрасным. Во-вторых, он близок Иешуа. Их роднит правдивость, неподкупность, преданность своей вере, гордость, способность сопереживать человеческому горю. В-третьих, Мастер весь живет во власти творчества, осмысляя свои возвышенные идеи и претворяя их в образы. В этом человеке присутствует божество, его занимают вечные общечеловеческие проблемы, которыми он мучается как творец. Не зря его имя Мастер пишется с большой буквы.
По-иному черты возвышенного свойственны Маргарите. Она является носительницей огромной, поэтической и вдохновенной любви, которая в романе названа вечной. И чем более непривлекательным, «скучным, кривым» является переулок, где эта любовь возникает, тем более необычным оказывается это чувство, «вспыхнувшее молнией». Маргарита способна и на преданность, и на подвиг верности. Кроме того, она способна бороться за своего Мастера. И вот она взмывает в воздух, обращается в ведьму и начинает парить в небесах, совершая свой гордый полет. Возвышенное получает здесь уже свое физическое воплощение. Героиня Булгакова способна взглянуть на мир чуть ли не с высоты облаков и звезд. Посетив Великий Бал полнолуния, она возвращает Мастера. Вместе с ним — под раскаты грозы, которые являются признаком космической катастрофы, — она и погибает.
А рядом с этими образами и высоким строем их мыслей и чувств живет низменное. Это оратор и литератор Мстислав Лаврович, зовущий «ударить по пилатчине», и ядовитые критики Ариман и Ла- тунский, приспособленцы и грубые преследователи творца прекрасного; это и Лапшенникова, секретарь редакции со «скошенными к носу от постоянного вранья глазами». Низменными их делают пресмыкательство перед инструкциями, умение «держать нос по ветру», хамелеонство и злоба. Вот почему так ненавидят их Мастер и Маргарита, так сатирически остро изображает их Булгаков.
А теперь я обращусь к третьему пласту повествования, еще одному «сегменту» романа. Он тоже прекрасен и тоже ошеломляет. Может показаться, что «шайка» Воланда, творящая в Москве убийства, обманы и надругательства, безобразна. Но это не так. Отмеченные легкими чертами комизма, эти существа чудесны и очаровательны Что же касается Воланда, то он значителен и имеет все свойства возвышенного. Он связан с гетевским Мефистофелем узами явного родства. Что-то есть в нем от титана Возрождения: нет такой области мысли, творчества, науки, ремесла, которые были бы ему не подвластны. Он мудр и ненавидит предрассудки. Наконец, он несет не столько зло, сколько добро, ибо он — великий Сатана — призван наказывать тех, кто сеет зло и мерзость.
Вот почему мир, окружающий в романе Воланда и его свиту, так густо заселен низкими и ничтожными персонажами. Их быстро обнаруживают Во- ланд, Коровьев, Азазелло и кот и казнят своими могущественными средствами обывательскую пошлость, стяжательство, невежество. Это мир будничный, заземленный, низменный. Тут и Михаил Берлиоз (романтическое звучание фамилии французского композитора подчеркивает тупую прозаичность булгаковского героя), способный «сообщить куда следует» и упрятать в сумасшедший дом; и хапуга Поплавский, и Варенуха, лгун и хам.
Покарав зло, весь этот мир убогого московского быта, Воланд и его свита взмывают вверх над «грустной вечерней землей» и устремляются в небеса.
