В романе «Поднятая целина» много комических сцен. Сего¬дня, как известно, господствует взгляд на коллективизацию как на явление трагическое, исключающее его юмористическое осмысление. Действительно, коллективизация — это гибель ты¬сяч и тысяч людей, это выселение множества «кулацких» се¬
мейств из родных мест в гибельные северные края, это утрата веры крестьянина в возможность отстоять личную независи¬мость и собственное достоинство. По сути дела, коллективиза¬ция — это новое крепостное право в условиях XX века, которое по жестокости к человеку не уступит крепостному праву пред¬шествующих веков.
М. А. Шолохов сам был свидетелем событий на Дону, видел народную трагедию и не остался безучастным к ней. Так, Н. С. Хрущёв, придя к власти, ставил автора «Поднятой цели¬ны» в пример другим писателям, поскольку он писал письма са¬мому Сталину, заступаясь на невинно пострадавших односель¬чан. Таким образом, сцена избиения Нагульновым Банника, не пожелавшего по приказу активистов отдавать выращенный им хлеб, видимо, имела документальную основу.
Итак, почему же в романе о столь драматических событиях так много смешных сцен?
Мне кажется, комическое служит «прикрытием» трагическо¬го, дает возможность автору переключить внимание читателя с истинного народного горя на забавную фарсовую сценку.
Вот активисты пришли раскулачивать Тита Бородина — бывшего красноармейца, ставшего теперь «врагом» благодаря недюжинному трудолюбию. И если читатели 1930-х годов в ос¬новном были на стороне Давыдова, то читатели — наши совре¬менники, знающие правду о коллективизации, — понимают, что совершается злое, несправедливое дело, которое кончится к тому же полным распадом русского деревенского уклада. Тит Боро¬дин также возмущен несправедливостью: он понимает, что лег¬че всего числиться «бедняком», — стоит только лечь на печку и не трудить рук. К тому же в нем говорит обостренное казацкое чувство собственного достоинства, противящееся тому, чтобы жить по чужой указке. И в какой-то момент Тит уже готов взяться За оружие. Именно тогда, когда трагическое напряжение дости¬гает максимальной остроты, на «сцене» появляется дед Щукарь в длинной бабьей шубе. На него спускают собаку, «…из белой шубы с треском и пылью полетели лоскуты, овчинные клочья». Вопли Щукаря, его «распущенная надвое» шуба заставляют чи¬тателя отвлечься от трагедии, совершающейся на дворе Бороди¬ных, и посмеяться над дедом — шутом Гремячего Лога.
Другой пример. Выселяют «кулацкую» семью Лапшиновых, и автор отмечает, что слова главы семейства вызывают сочув-
10 100 сочинений
ственный отклик в собравшейся толпе: «“Не шуми, мать! Господь терпел и нам велел. Он, страдалец, терновый венок надел и пла¬кал кровяными слезами…” — Лапшинов вытер мутную слезинку рукавом. Гомонившие бабы притихли, завздыхали». Когда Размётнов советует Лапшинову поскорее «выметаться» со сво¬его бывшего двора, «толпа глухо загудела, раздались выкрики: “Дайте хучь с родным подворьем проститься!”» Однако опять с помощью комического писателю удается уйти от глубины на¬родной драмы, которая, казалось, вот-вот должна открыться чи¬тателю. Старуха Лапшинова взяла в дальнюю дорогу (ехать-то надо в Сибирь) лукошко яиц и гусыню. Но бедняк Демка Уша¬ков хватает птицу за шею, крича: «Колхозная теперича гуска!» Так старуха и Демка продолжают тянуть гусыню за ноги и за шею, пока, наконец, не хрустнули позвонки и птичья голова не оборвалась. Старуха, накрывшись подолом через голову, свали¬вается с крыльца, а Демка, потеряв равновесие, падает на кошел¬ку, стоявшую позади него, давя гусиные яйца: «Взрыв неслыхан¬ного хохота оббил ледяные сосульки с крыши <...> И долго еще над двором и проулком висел разноголосый, взрывами, смех, тревожа и вспугивая с сухого хвороста воробьев».
Таким образом, комическое в романе «Поднятая целина» играет роль своеобразного клапана, выпускающего пар, когда давление трагических обстоятельств становится уж совсем не¬выносимым.
Я считаю, что Шолохова нельзя обвинять в недостойной по¬пытке смешить там, где истинное горе. Нам легко осудить пи¬сателя с высоты семидесяти лет, когда сказать правду уже не является мужественным поступком. Кроме того, «Поднятая це¬лина» созвучна искусству того времени своим социальным оп¬тимизмом. Достаточно вспомнить фильм «Кубанские казаки», чтобы понять, насколько типичен был шолоховский роман. А поскольку он был знамением того времени, то мы можем если не смеяться, читая его, то, по крайней мере, извлечь для себя какие-то уроки.
