Мать у каждого человека одна, и Родина-мать одна на всех. Чистая и высокая лирическая и поистине лирико-трагедийная нота звучит во всех эпизодах романа Михаила Александровича Шолохова «Тихий Дон», где проявляется образ матери. Неизбывное материнское горе одинаково пронзает наше сердце болью, погиб ли в братоубийственной войне насильно мобилизованный белыми подросток-казачок или обманутый большевиками юный красноармеец. Мать казачка, «всплеснув руками, долго будет голосить по мертвому, рвать из седой головы космы волос». И точно так же где- то в центральной России «горючей слезой оденется материнское сердце, слезами изойдут тусклые глаза, и каждодневно, всегда, до смерти будет вспоминать она того, кого носила некогда в утробе, родила в крови и бабьих муках, который пал от вражеской пули где-то в безвестной Донщине». Все матери человеческие одинаково дороги великому писателю-гуманисту Михаилу Александровичу Шолохову.
Поистине монументального величия достигает в последней книге образ матери Григория Мелехова — старой Ильиничны. Этот образ к концу романа обретает какую-то возвышенную нравственную красоту и мудрость. Прекрасны ее раздавленные работой руки и молчаливое страдание от давней «женской хворобы». Убедившись в том, что дочь Дуняша любит Михаила Кошевого, а тот привязался к детям Григория, Ильинична прощает Мишку и этого еще недавно ненавистного «чужака» (ведь он убил ее сына Петра) принимает в свое сердце. Просит внука Мишатку отнести овчинный тулуп для Кошевого, которого на дворе «лихоманка [малярия] бьет».
Совсем не случайно эти страницы по композиции романа сближены с трагическим концом казачьего восстания, заведомо обреченного в своей героике и принесшего столько страданий матерям, женам, детям. На этих страницах не одна Ильинична предстает в своем женском величии, каждая из героинь переживает свой звездный час. Ильинична образом-иконой, подаренной еще своей матерью, благословляет коленопреклоненных Михаила и Дуняшку на совместную жизнь в мире, смирении и согласии, словно призывает к примирению белых и красных, которое так и не произошло даже в 21-м веке.
Все прекраснее становится уже много раз надломленная горем Аксинья, несмотря на первые седые волосы, засеребрившиеся на висках станичной красавицы (к концу книги ей чуть более двадцати пяти лет). О ее броской красоте говорили много раз и прежде, но описание ее порой сопровождалось эпитетом «порочная». (Этот оттенок порочности исчезает у Аксиньи, кормящей ребенка.) В конце романа Аксинья предстает в ореоле такой любви, которая граничит с подвигом. Поистине прекрасен человек, который обладает таким даром самопожертвования ради любимого! Разве можно забыть эпизод, в котором показано, как прорывается с трудом сдерживаемая любовь к Григорию при встрече с Мишаткой, перенесенная и на мальчика: «Григорьич ты мой!»? При этом Михаил Шолохов никогда не даст забыть о том, что перед нами полуграмотная казачка, которой нужно подоить корову, убрать курень и еще делать тяжелую мужскую работу в поле, в лесу. И как горька, как бедна радостями эта трагически завершенная жизнь!
Бесплодный пустоцвет — купеческая дочь Лиза Мохова, соблазненная Митькой Коршуновым еще на пороге взросления, исчезает до середины повествования, зато чертами высокой трагедийности отмечен образ Натальи Мелеховой. В ее изображении много общего и даже неразрывного в единстве характеров со свекровью Ильиничной. Обе женщины — жены, матери и хранительницы домашнего очага. В них так много идущего из древнерусских традиций еще от Ярославны из «Слова о полку Игореве»! Верная, но нелюбимая
жена, Наталья покоряет Григория (и нас) своей чистотой, любовью к детям. Но к концу книги она уже не смиряется, как в свое время смирилась Ильинична, выносившая побои и измены строптивого Пантелея Прокофьевича. Она бунтует и гибнет в этом бессмысленном бунте против природы.
Ревнивая борьба двух соперниц за «огневого» Гришку проходит сквозь все повествование. Шолохов принуждает нас попеременно отдавать свои симпатии сначала одной из них, потом — другой, но в конце концов мы полюбим обеих. Аксинья и Наталья в равной степени дороги нам и Шолохову. И если Григорий предпочел Аксинью, то не потому, что первая достойнее второй. Придет срок, и он, не переставая любить Аксинью, отдаст должное и женской красоте, и нравственному достоинству Натальи. А позже будет глубоко переживать ее безвременную гибель.
Обаяние обеих героинь, как это часто бывает у Шолохова, подчеркнуто природными аллегориями (иней и заморозки — внешняя холодность Натальи; волосы у Аксиньи «дурнопьяном пахнут», то есть цветками дурмана). Обе такие живые и реалистичные, они одновременно лиричны и символичны. Вспомним горестные воспоминания Аксиньи о своей бедной радостями жизни, овладевшие ею, когда она, проснувшись на опушке леса, вдохнула грустный запах ландыша, осыпанного искрящимися слезинками росы.
Удивительно трогательна пейзажная зарисовка, сопровождающая последние часы жизни Натальи: «На подоконник с вишневых листьев ветер стряхнул слезинки росы». Эти слезинки росы сблизили в читательском сознании два образа, которые сближает большая любовь к Григорию, а затем и материнское чувство к На- тальиным детям, вспыхнувшее у Аксиньи. Такое глубокое понимание человека, его сердца — одно из бесконечных проявлений мудрости художника: Даже образ гулены Дарьи, всегда более всего озабоченной своей внешностью и успехом у мужчин, вдруг повертывается к читателю совсем иной гранью. Она действительно «дьявольски хороша», артистична, жизнелюбива, по-своему искренна. Перед уходом из жизни в темные воды тихого Дона она поняла, что «жизнь прожила и была вроде слепой». А жизнь, «господи… красота-то какая!».
Женщины в романе Шолохова «Тихий Дон», словно венок из неповторимых цветов, обрамляют кровавые деяния братоубийственной войны, своими молитвами очищают души, а слезами смывают кровь, пролитую мужчинами. Только благодаря женщинам, подспудно убеждает нас Шолохов, наша жизнь остается высшим таинством, а все внешнее и наносное — войны и революции — смоют в историю воды тихого Дона.
