У подножия белоснежных вершин Кавказа, на могучем скалистом кряже, омываемом горными потоками, приютилось небольшое осетинское селение Нар, где в октябре 1859 года в семье прапорщика русской армии Левана Хетагурова и родился будущий поэт.
«Несмотря на то, что отец и мать мои принадлежали к «сильным» и «большим» фамилиям в Нарской котловине, а отец, помимо того, был офицером русской службы, я все-таки родился в «яслях», в хлеве. И, навряд-ли, во всей Нарской котловине найдется кто-либо, кто до меня, да и много позднее меня, родился не в хлеве. Объясняется это тем, что в Нарской котловине совершенно не было другого более удобного, изолированного помещения для этого величайшего акта природы» — так в своем этнографическом очерке напишет много лет спустя Хетагуров.
Весть о появлении на свет ребенка мужского пола встречается всеми родными с величайшей радостью. Со всех сторон являются с поздравлениями, и радостное событие сопровождается пиршеством. На свет народился мальчик, чье имя наполнит душу осетин гордостью и любовью. Своего отца Коста боготворил, а матери своей не помнил совсем: Мария Гавриловна Губаева умерла, когда мальчику не было и двух месяцев. Отец будущего поэта женился вторично, у него родилась дочь Оля. Отставной поручик русской армии Леван Хетагуров через наместника Кавказа добился разрешения о выделении плодородной земли для постоянного жительства бедной части жителей Алагирского ущелья, и в 1870 году из Северной Осетии 149 семей на арбах отправились в сторону Кубани. 11-летнему Косте открылись ворота его второй родины — высокогорного Карачая.
За казенный счет он был определен на учебу в Ставропольскую мужскую гимназию, а затем поступил в Петербургскую академию художеств, получив одну из двух стипендий, которые выплачивались администрацией Кубанской области из горских штрафных сумм. Хетагуров проходит школу мастерства у Репина, Маковского, Сурикова, Серова, Врубеля. Закончить академию юноше не удалось: выдачу стипендии власти Кубанской области прекратили, 2 года он посещает занятия в академии вольнослушателем. Летом 1885 года был вынужден, вернутся в отчий дом, где была написана значительная часть его стихотворений на осетинском языке. Переезд Коста был связан и с тем, что он долгие годы провел вдали от родного края, его тянуло на родину, к родной языковой и культурной стихии. Деятельная натура молодого поэта и художника искала сферу приложения пробудившимся в нем талантам, и он переехал во Владикавказ, где пробыл почти шесть лет. Как живописец он выставляет свои картины вместе с русским художником А. Г. Бабичем, пишет театральные декорации к лермонтовскому «Демону», устраивает любительские литературно — музыкальные вечера, изредка печатал свои русские произведения в ставропольской частной газете «Северный Кавказ». На выставке во Владикавказском коммерческом клубе его картина «Святая равноапостольная Нина, просветительница Грузии» имела такой успех, что некоторым посетителям нужно было дотронуться до картины, чтобы убедиться, что это холст, а не живой человек. Но главной творческой стезей Хетагурова остается поэзия.
Стихотворение, посвященное памяти Лермонтова, цензура не пропустила на страницы печати, оно было опубликовано, да и то анонимно, лишь десять лет спустя. «Зачем, поэт, зачем великий гений, Явился рано ты так в этот мир, Мир рабства, лжи, насилья и гонений, Мир, где царил языческий кумир? Зачем судьба с таким ожесточеньем Гнала тебя из-за пустых интриг Трусливых бар, взлелеянных бездельем, Когда клеймил их твой могучий стих? Создавая стихи на русском языке, часто подражательные, Хетагуров сумел отточить свое мастерство, которой в полной мере вылилось в единственной его книге «Осетинская лира», составившая славу, признание и память потомков. «Ирон фандыр» — единственная книга его стихов на осетинском языке. Она писалась им всю жизнь. В нее вошли произведения, созданные с лета 1885 года и до конца творческого пути поэта. Публиковать их было негде: в Осетии в ту пору не было периодической печати. Стихи расходились по рукам, некоторые становились народными песнями, некоторые попадали в школьные учебники. Но шли годы, и у автора возник замысел отдельной книги. Однако лишь 3 сентября 1898 года появилась первая беловая рукопись с подзаголовком «Думы сердца. Песни. Поэмы и басни». Выход «Ирон фандыр» в мае 1899 года явился исключительным по своей значимости и последствиям событием в истории осетинской национальной культуры.
Как организатора борьбы за осетинскую школу, Хетагурова, по распоряжению начальника Терской области, высылают за пределы родного края сроком на 5 лет. Поэт выезжает в село Георгиевско — Осетинское к своему престарелому отцу, который вскоре скончался. Предстояло пережить и личную драму: сватовство к давно и горячо любимой девушке Анне Александровне Цаликовой завершилось вежливым отказом. Из письма Хетагурова к Анне Цаликовой: «Может показаться странным, что я адресую письмо на Ваше имя… Имею ли я на это право — не знаю и даже не стараюсь знать. Я пишу, потому что чувствую в этом потребность… Адресую Вам, потому что верю в свой собачий инстинкт, который мне говорит, что Вы охотнее других будете делиться со мной владикавказскими новостями. Неприятно Вам — разорвите письмо, нахмурьте брови, надуйте губки и назовите меня глупцом. Улыбаетесь… ну, и, слава Богу!.. Я очень рад побеседовать с Вами издалека… Прежде всего, позвольте Вас поздравить с окончанием курса. Теперь, надо полагать, к Вам невозможно будет подъехать и на буланой козе; но ничего — мы Вам и издали с полным нашим удовольствием будем ломать шапку, а Вы нас удостаивайте легким кивочком. — Хорошо? Как бы я хотел взглянуть на Вас хоть одним глазком»…
Я счастлив, что люблю… Любви одной покорный,
Под знаменем ее пойду на смертный бой,
Пойду на суд толпы холодной, дикой, вздорной,
С спокойной совестью, с ликующей душой…
И если я порой мучительно страдаю,
И если я не сплю из-за нее ночей,
То разве я тогда ребячески желаю
И слез, и ласк ее задумчивых очей?
***
1897 год стал для Коста Хетагурова самым тяжелым: туберкулез тазобедренной кости подкосил и без того ослабленный организм. В октябре поэту пришлось выехать в Петербург и вновь обратиться к врачам, после тяжелейшей операции поэт шесть месяцев не вставал с койки. Возвращение на родину было коротким: У Хетагурова был свой Бенкендорф — генерал Каханов. Первое выселение поэта за пределы Терской области было дело рук этого провинциального Бенкендорфа. Коста обжаловал самоуправство зарвавшегося чиновника. Поводом для новой ссылки стали статьи и сатирические произведения Косты. Казалось, наступил новый, более зрелый период его творчества, но здоровье его непоправимо надломлено. В декабре 1901 г. Коста переехал во Владикавказ, решив поселиться здесь навсегда. Он принимает участие во всех местных культурно-просветительских мероприятия. Занимается живописью, публицистикой, пытается открыть школу рисования для одаренных детей — однако все эти начинания остались незавершенными или неосуществленными.
К концу 1903 года, больной и одинокий, он остается в нетопленой квартире, лишенный не только медицинской помощи, но и элементарного присмотра. Материальные затруднения были столь беспросветны, что гордому Коста приходилось порой просить у друзей на хлеб.
Один, опять один без призрака родного,
Как бы отторгнутый от мира, от людей,—
Нет искры тлеющей участия былого,
Нет сплоченных рядов мне преданных друзей…
Опять темно вокруг, до боли беспросветно,
Пустынно, холодно… утерян снова путь…
А как хотелось жить и верить беззаветно,
Любовью к ближнему переполняя грудь!
А как хотел раскрыть горячие объятья
И в них вселенную, как друга, заключить,
Простить врагам своим, в ответ на их проклятья
Страдать за них, любя, страдая, их любить!
Летом за ним приехала сестра и увезла его в родное село. Поэт прожил еще три года. Но вернуться к творческой и общественной деятельности уже не мог. 19 марта 1906 г. перестало биться сердце поэта. Ему не было и 47 лет. При жизни мало кто понимал подлинное значение художественного творчества и общественной деятельности Коста. Но когда его не стало, то со всей очевидностью обнаружилось, что ушел человек необыкновенного таланта, мудрости и мужественного характера. Впрочем — это участь гениев всех времен. Имя Коста для последующих поколений осетин стало своеобразным мерилом не только поэтической одаренности, мудрости художника, мужества общественного деятеля, но и человеческой личности.
Я смерти не боюсь, — холодный мрак могилы
Давно меня манит безвестностью своей,
Но жизнью дорожу, пока хоть капля силы
Отыщется во мне для родины моей…
Я счастия не знал, но я готов свободу,
Которой я привык, как счастьем, дорожить,
Отдать за шаг один, который бы народу
Я мог когда-нибудь к свободе проложить.
В последний путь Коста провожали осетины, карачаевцы, русские, черкесы, ингуши и представители других национальностей. Плакали женщины, не могли удержать слез и мужчины. Это была утрата всех народов Кавказа. Спустя неделю тело поэта перевезли в Северную Осетию и перезахоронили во Владикавказе.