«Архипелаг ГУЛАГ» — книга поразительно трудной судьбы. Пожалуй, такой же драматичной, как судьба и самого автора -Александра Исаевича Солженицына. После опубликования этой книги за границей Солженицына в 24 часа удалили из России. Но и возвращению его в Россию предшествовало издание полного текста «Архипелага» в 3-х томах.
Появление в России произведения, в котором была потрясающая правда о ГУПАГе, которое раскрывало смысл и сущность советской тоталитарной системы от ее истоков в 1918 году до ее апофеоза в 1935-1939 и медленной агонии до конца 80-х годов, означало окончательное падение советского режима.
«Архипелаг» — это книга, где собраны документальные свидетельства сотен тысяч жертв «строительства коммунизма» в России за годы советской власти. В Посвящении «Архипелага» Солженицын пишет: «Посвящаю всем, кому не хватило жизни об этом рассказать. И да простят они мне, что я не все увидел, не все вспомнил, не обо всем догадался». Своей книгой он увековечивает всех, кого поглотила «адова пасть» ГУЛАГа; всех, в том числе и тех, чьи имена забылись, стерлись из памяти людской, исчезли из документов, большей частью уничтоженных. В короткой преамбуле своего грандиозного повествования Солженицын замечает: «В этой книге нет ни вымышленных лиц, ни вымышленных событий. Люди и места названы их собственными именами». Автор называет свой труд «опытом художественного исследования». При всей строгой документальности это вполне художественное произведение, в котором наряду с известными и безвестными, но одинаково реальными узниками режима действует еще одно фантасмагорическое лицо — сам Архипелаг. Все эти «острова» соединены между собой «трубами канализации», по которым «протекают» люди, переваренные чудовищной машиной тоталитаризма: Архипелаг, живущий собственной жизнью, испытывающий то голод, то злобную радость и веселье, то любовь, то ненависть, архипелаг, расползающийся, как раковая опухоль страны в конечном итоге превращается в континент на континенте.
Показывая жизнь ГУЛАГа в мельчайших подробностях, Солженицын заставляет каждого читателя представить себя «туземцем» Архипелага — сначала подозреваемым, а потом арестованным, допрашиваемым, пытаемым, заключенным в тюрьмы и лагеря. Автор заставляет нас почувствовать, до какой степени можно растоптать человеческое достоинство, уничтожить личность, доведя ее до толпы «зеков», сломать волю, растворить мысль и чувства в элементарных физиологических потребностях организма, находящегося на грани смерти. «Если бы чеховским интеллигентам, все гадавшим, что будет через 20-30-40 лет, ответили бы, что через сорок лет на Руси будет пыточное следствие, будут сжимать череп железным кольцом, спускать человека в ванну с кислотами и привязанного пытать муравьями, клопами… пытать по неделе бессонницей, жаждой и избивать в кровавое мясо, -… все герои пошли бы в сумасшедший дом». Солженицын обращается прямо к тем, кто делал вид, что ничего не происходит, по принципу «авось меня обойдет»: «… Воронки непрерывно шныряли по улицам, а гебисты стучали и звонили в дверь»; «Органы никогда не ели хлеба зря…; «… Пустых тюрем у нас не бывало никогда, а либо полные, либо чрезмерно переполненные…»; «… в выбивании миллионов и в заселении ГУЛАГа была хладнокровно задуманная последовательность и неослабевающее упорство».
Писатель показывает, какие необратимые патологические изменения происходят в сознании арестованного человека. Из мира мечтаний и благородных иллюзий «ты враз попадаешь в мир жестокости, беспринципности, бесчестности, безобразия, грязи, насилия, уголовщины»; в мир, где быть человеком не положено, даже смертельно опасно, а не быть человеком — значит, сломаться навсегда, перестать себя уважать, самому низвести себя на уровень отбросов общества и так же именно к себе и относиться. «… Пойманный кролик, трясущийся и бледный, не имеющий права никому написать, позвонить…» Но это еще только начало ломки сознания. Вот следующий этап — самодеградация. Отказ от самого себя, от своих убеждений, от сознания своей невиновности. «К Елизавете Цветковой в казанскую тюрьму пришло письмо пятнадцатилетней дочери», которая хотела вступить в комсомол и спрашивала, виновата мать или нет. «… Если ты не виновата, я в комсомол не вступлю и за тебя не прощу. А если ты виновата — я тебя буду ненавидеть», — писала дочь. Мать мучается и пишет: «Я виновата… Вступай в комсомол». «Еще бы не тяжело, — резюмирует Солженицын, — да непереносимо человеческому сердцу: попав под родной топор — оправдывать его разумность».
В «Архипелаге» Солженицын, обобщая лагерную сагу России, доказывает, что сама идея лагерей была безнравственной. Это страшное орудие «перековки» человека родилось в головах теоретиков военного коммунизма — Ленина и Троцкого, Дзержинского и Сталина, а «усовершенствовалось» практическими организаторами Архипелага — Ягодой, Ежовым, Берией, Френкелем. Страшным испытанием для политических зеков было объединение с уголовниками. «Когда же стройная эта теория опускалась на лагерную землю, выходило вот что: самым заядлым, матерым блатникам передавалась безотчетная власть на островах Архипелага, на лагучастках и лагпунктах, — власть над населением своей страны… власть, которой они не имели никогда в истории, … о которой на воле они и помыслить не могли…»
Размышляя над трагическими судьбами отечественной интеллигенции, изуродованной, онемевшей, сгинувшей в ГУЛАГе, Солженицын приходит к парадоксальному открытию: «Небывалое крепостное право в расцвете XX века… открывало для писателей плодотворный, хотя гибельный путь». Архипелаг давал возможность интеллигенции пройти страшный путь: «…миллионы русских интеллигентов… оказались без придумки и навсегда в шкуре раба, невольника, лесоруба и шахтера». Впервые в истории слились «верхнии и нижние» слои общества. Если интеллигентов XIX века мучила «нерав- ность, оторванность» от народа, то в XX веке «угрызения совести наконец отпали: они полностью делили злую долю народа!»
Солженицын не просто талантливо обобщил свидетельства жителей Архипелага, он сам прошел «путь подвижничества» — «поистине крестный путь! Евангельский!» Он выдержал все круги ада, выжил и представил на суд Истории свою книгу. В «Литературной газете» писали, что если суд над тоталитарным режимом все-таки состоится, то произведение Солженицына будет главным свидетельством против него.
