Образ музы имеет глубокие и очень древние корни. В русскую поэзию он пришел из античной литературы, где поэзия считалась делом божественным: художнику-творцу помогала муза, посланница неба, появление ее было знаком избранности, высочайшего предназначения человека. У каждого вида искусства была своя муза-покровительница. Поэту помогала Каллиопа. Обращение к ней в самом стихотворном тексте было своего рода ритуалом. Эту традицию впоследствии продолжила литература классицизма, которая во всем ориентировалась на античные образы. Есть образ музы и в романтической поэзии, трактовавшей труд художника как чистое служение Богу и Духу. Здесь муза обретает черты «прекрасной девы», «чистого гения», «таинственной незнакомки». Обращаясь к такой музе, художник неизменно уходит от конкретики образа, и это вполне естественно: ведь она — существо другого мира, она эфирна, непостижима, непредсказуема и подвластна неведомым простым смертным законам духовной жизни. К середине прошлого века муза совершенно «теряет популярность» и сходит «со сцены». Появление ее в поэзии 40-х гг. достаточно неожиданно.
Но Некрасову необходимо было утвердить особое место своей поэзии, дать понять, что роль, которую играет она в обществе, — исключительна и ни на что не похожа. Нетрадиционное решение привычного для читательского сознания образа стало знаком перемены, началом новой традиции. Некрасов являлся родоначальником особой поэзии — поэзии социальной, для которой нет запретных и непоэтических тем. Суть настойчивого обращения к музе, закономерность ее появления в поэтическом мире Некрасова состоит в том, что он хочет показать и доказать всем, что его дело освящено, что «в самых высоких инстанциях» ему выпало быть поэтом и писать о самом больном и страшном в жизни народа.
Замолкни, Муза мести и печали!
Я сон чужой тревожить не хочу
Довольно мы с тобою проклинали.
Один я умираю — и молчу.
К чему хандрить, оплакивать потери?
Когда б хоть легче было от того!
Мне самому, как скрип тюремной двери
Противны стоны сердца моего.
Всему конец. Ненастьем и грозою
Мой темный путь недаром омрача
Не просветлеет небо надо мною
Не бросит в душу теплого луча…
Волшебный луч любви и возрожденья!
Я звал тебя — во сне и наяву
В труде, в борьбе, на рубеже паденья
Я звал тебя, — теперь уж не зову!
Той бездны сам я не хотел бы видеть
Которую ты можешь осветить…
То сердце не научится любить
Которое устало ненавидеть.
1855