Штольц, немец наполовину, вырос вместе с Ильей. Во II главе
Гончаров дает характеристику Андрею Штольцу: «Он беспрестанно
в движении… <...> Он весь составлен из костей, мускулов и
нервов, как кровная английская лошадь. Он худощав, щек у него
почти нет, то есть есть кости и мускулы, но ни признака жирной
округлости; цвет лица ровный, смугловатый и никакого румянца;
глаза, хотя немного зеленоватые, но выразительные».
«Он шел твердо, бодро; жил по бюджету, стараясь тратить каждый
день, как каждый рубль, с ежеминутным, никогда не дремлющим
контролем издержанного времени, труда, сил души и сердца».
«Мечте, загадочному, таинственному не было места в его душе».
Штольц — противоположность Обломову во всем: и во внешности,
и во внутренней душевной организации. Штольц — движение,
Обломов — покой, поэтому Штольц во что бы то ни стало хочет нарушить
покой. Но такое противопоставление характеров в романе необходимо
было Гончарову для того, чтобы показать два типа отношения
к жизни: деятельное и созерцательное.
Илья Ильич с нетерпением ожидал Штольца, он уже чувствовал,
что скоро пропадет в лабиринте хозяйственных дел. И Штольц всегда
готов прийти на помощь своему другу.
IV глава — Штольц предпринимает первые шаги для пробуждения
своего друга: он вывозит его в свет, к большому неудовольствию
Ильи Ильича. Обломов подвергает светскую жизнь жестокой
критике, ибо она не отвечает его представлению о подлинности жизни:
«Свет, общество! Ты, верно, нарочно, Андрей, посылаешь меня
в этот свет, чтоб отбить больше охоту быть там. Жизнь: хороша
жизнь! Чего там искать? Интересов, ума, сердца? Ты посмотри, где
центр, вокруг которого вращается все это: нет его, нет ничего глубокого,
задевающего за живое. Все это мертвецы, спящие люди, хуже
меня, эти члены света и общества. Что водит ими в жизни? Вот они
не лежат, а снуют каждый день, как мухи, взад и вперед, а что толку?»
Обломов защищает свой покой, поэтому его оценки пристрастны и
прямолинейны, но все же в его критике есть и правда. Штольц не
может дать Обломову ни одного аргументированного ответа, а это
говорит в пользу его критики. В свою очередь Андрей спрашивает
его об идеале. И Илья Ильич вдохновенно рисует картину своего
идеала счастья. Конечно, она идиллична, взята из воображения, но в ней
есть поэзия. И даже Штольц признает это:
«-Да ты поэт, Илья!
— Да, поэт в жизни, потому что жизнь есть поэзия. Вольно
людям искажать ее!» — Ну, разве не прав Обломов? Ведь если задуматься,
природная красота искажена человеческими делами.
Штольц с его стремлением к движению не может принять жизнь,
навеянную поэтическим воображением своего друга. И он произносит
слово «обломовщина», впоследствии так подробно разобранное
Добролюбовым.
Ответ Обломова поражает своей справедливостью: «Разве не все
добиваются того же, о чем я мечтаю? Помилуй! — прибавил он смелее. —
Да цель всей вашей беготни, страстей, войн, торговли и политики
разве не выделка покоя, не стремление к этому идеалу утерянного
рая?» Идеал утерянного рая — вот чего хочет Обломов. Но столкновение
мечты и реальности для мечтателей всегда заканчивается трагедией.
Штольц для того и нужен Обломову, чтобы помочь избежать
трагедии. Андрей точно устанавливает диагноз: обломовщина — это
отсутствие труда, а труд дает цель жизни. «Вот ты выгнал труд из жизни,
на что она похожа?» — говорит Штольц.
Илья Ильич и сам прекрасно понимает, что мечтательность
и ничегонеделание завели его в тупик: «Все знаю, все понимаю, но
силы и воли нет. Дай мне своей воли и веди меня, куда хочешь. За
тобой я, может быть, пойду, а один не сдвинусь с места. Ты правду
говоришь: «Теперь или никогда больше». Еще год — поздно будет», —
уже под влиянием доводов Штольца приходит к такому решению
Обломов. Но когда Штольц предлагает через две недели ехать за
границу, обломовский помещик опять заговорил в Обломове.
В V главе Обломов решает гамлетовский вопрос «быть или
не быть». Этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского.
«Идти вперед — значит вдруг сбросить широкий халат не только
с плеч, но и с души, с ума; вместе с пылью и паутиной со стен смести
паутину с глаз и прозреть!» Но что означало «быть»? Сначала съездить
за границу, подышать другим воздухом, освежиться, затем поселиться
в Обломовке, «знать, что такое посев и умолот, отчего бывает мужик
беден и богат; ходить в поле, ездить на выборы, на завод, на мельницу,
на пристань…»
А что значит «не быть» (остаться)? «Остаться — значит надевать
рубашку наизнанку, слушать прыганье Захаровых ног с лежанки,
обедать с Тарантьевым, меньше думать обо всем, не дочитать до конца
путешествие в Африку, состариться мирно у кумы Тарантьева…»
«Теперь или никогда!» — «Быть или не быть!» Обломов приподнялся
было с кресла, но не попал сразу ногой в туфлю и сел опять».
«Не попал ногой в туфлю» — признак сильного волнения.
Сам Обломов не мог решить этого вопроса, и жизнь решила его
сама. Штольц ждал его за границей, но Илья Ильич никуда не поехал.
Гончаров иронизирует над своим героем: «Вероятно, чернила
засохли в чернильнице или и бумаги нет? Или, может быть, оттого,
что в обломовском стиле часто сталкиваются «который» и «что»,
или, наконец, Илья Ильич в грозном клике: «теперь или никогда»
остановился на последнем, заложив руки под голову — и напрасно
его будил Захар».
«Теперь или никогда» уже не мучили героя романа, он, судя по
всему, занялся творчеством. «Встает он в семь часов, читает, носит
куда-то книги. На лице ни сна, ни усталости, ни скуки. На нем
появились даже краски, в глазах блеск, что-то вроде отваги или по
крайней мере самоуверенности. Халата не видать на нем…»
Что же произошло? — Обломов влюбился. В его жизни появилась
Ольга Ильинская, молодая женщина, с которой познакомил его
Штольц. С появлением Ольги Илья Ильич вдруг увидел себя в очень
неприглядном свете: «И халат казался ему противен, и Захар глуп
и невыносим, и пыль с паутиной нестерпима».
Автор дает портрет Ольги, женщины, заставившей героя забыть
о диване.
«Ольга в строгом смысле не была красавица, то есть не было ни
белизны в ней, ни яркого колорита щек и губ, и глаза не горели лучами
внутреннего огня; ни кораллов на губах, ни жемчугу во рту не
было, ни миниатюрных рук, как у пятилетнего ребенка, с пальцами
в виде винограда». Портрет составлен из отрицаний застывших формул
красоты. Вслед за этим идет: «Но если ее обратить в статую,
она была бы статуя грации и гармонии». Это очень важная деталь,
подчеркивающая основное в характере Ольги, — движение. Обломов
стремился к покою — к высшей точке движения. А что такое
покой? Как он достигается? Когда колесо вращается с огромной
скоростью, то кажется, что оно стоит на месте. Так и Обломов. «Вулканическая
работа» его сердца, напряжение мыслительного процесса
требовали покоя. Но Ольга, которой Обломов понравился, имела свое
представление о движении и покое. Дальнейший портрет Ольги
Ильинской подтверждает эту мысль: «Нос образовал чуть заметно
выпуклую, грациозную линию; губы тонкие и большею частью сжатые:
признак непрерывно устремленной на что-нибудь мысли. То же
присутствие говорящей мысли светилось в зорком, всегда бодром,
ничего не пропускающем взгляде темных, серо-голубых глаз. Брови
придавали особенную красоту глазам: они не были дугообразны, не
округляли глаз двумя тоненькими, нащипанными пальцами ниточками
— нет, это были две русые, пушистые, почти прямые полоски,
которые редко лежали симметрично: одна на линию была выше другой,
от этого над бровью лежала маленькая складка, в которой как
будто что-то говорило, будто там покоилась мысль». Особое внимание
автор уделяет взгляду серо-голубых глаз и бровям, придающим
глазам особую прелесть в их естественности.
Она не была красавицей, но лучше всякой красавицы преображалась
во время пения. Милая, добрая, тонкая натура, в ней не было
жеманства, кокетства, притворства.
Главы VI-XII посвящены развитию чувства любви, вспыхнувшей
между Ольгой и Обломовым. Это самые прекрасные страницы,
наполненные красотой и нежностью. «Свидания, разговоры —
все это была одна песнь, одни звуки, один свет, который горел ярко,
и только преломлялись и дробились лучи его на розовые, на зеленые,
на палевые и трепетали в окружавшей их атмосфере». Все было
прекрасно, если бы не стремление Ольги изменить Обломова, сделать
его таким, каким рисовало ей ее женское воображение, подогретое
тщеславием и гордыней. «Он будет жить, действовать, благословлять
жизнь и ее. Возвратить человека к жизни — сколько славы доктору,
когда он спасает безнадежного больного! А спасти нравственно погибающий
ум, душу? Она даже вздрагивала от гордого, радостного
трепета: считала это уроком, назначенным свыше». Любовь пробуждает,
делает человека чище, лучше, добрее, но можно ли изменить его
целиком, изменить его природу? Под силу ли такой труд женщине?
Ольга и представить себе не могла, какой это титанический труд. «Любовь
долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не
превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не
раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине:
все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит…»-
это высокая формула любви, высказанная апостолом Павлом в 1-м Послании
к коринфянам, заключает в себе пробуждающую энергию.
Когда любовь приходит, тогда приходит спасение, приходит надежда
на счастье.
Илья Ильич полюбил Ольгу светлой, незамутненной любовью,
он радовался жизни, как ребенок, и, как ребенок, был доверчив.
Ольга тоже любила Обломова… но будущего Обломова, «переделанного
» по образцу, придуманному ею. Ее любовь отказывалась
«долготерпеть», ее любовь «превозносилась над человеком, ее любовь
не смогла все перенести».
А как же Обломов относился к тому, что Ольга любит его? Он
долго мучился, сомневался, страдал оттого, что недостоин ее любви,
и, наконец, написал письмо. Письмо Обломова — образец великолепного
стиля, но оно прекрасно не только по форме, оно поражает
глубиной чувств и понимания законов жизни.
«Вы не любите меня, но вы не лжете — спешу прибавить — не
обманываете меня; вы не можете сказать «да» когда в вас говорит
«нет». Я только хочу доказать вам, что ваше настоящее «люблю»
не есть настоящая любовь, а будущая; это только бессознательная
потребность любить, которая за недостатаком настоящей пищи —
за отсутствием огня, горит фальшивым, негреющим светом, высказывается
иногда у женщин в ласках к ребенку, к другой женщине, даже
просто в слезах или в истерических припадках». Обломов точно угадал
характер чувства Ольги — это была любовь материнская.
С одной стороны, это было письмо-расставание, но с другой, —
письмо-признание в любви.
Отдав письмо, да еще и с проволочкой через Захара, Илья Ильич
с нетерпением и с замиранием сердца ждал ответа. Молодая девушка
сердцем поняла своего возлюбленного и не могла не восхититься
этим:«… в письме в этом, как в зеркале, видна ваша нежность, ваша
осторожность, забота обо мне, боязнь за мое счастье, ваша чистая
совесть… все, что указал мне в вас Андрей Иваныч и что я полюбила,
за что забываю вашу лень… апатию… Вы высказались там невольно:
вы не эгоист, Илья Ильич, вы написали совсем не для того,
чтоб расставаться, — этого вы не хотели, а потому, что боялись обмануть
меня… это говорила честность, иначе бы письмо оскорбило
бы меня и я не заплакала бы — от гордости! Видите, я знаю, за что
люблю вас, и не боюсь ошибки: я в вас не ошибаюсь…». Это была
счастливейшая минута в жизни Обломова. Авторский текст блестяще
передает состояние обоих героев: «Она показалась Обломову в блеске,
в сиянии, когда говорила это. Глаза у ней горели таким торжеством
любви, сознанием своей силы; на щеках рдели два розовые пятна.
И он, он был причиной этого! Движением своего честного сердца
он бросил ей в душу этот огонь, эту игру, этот блеск».
Лето в самом разгаре. Обломов и Ольга не расстаются. Он делает
ей предложение, и она принимает его. Илья Ильич на вершине
блаженства… «Между Обломовым и Ольгой установились тайные,
невидимые для других отношения». Эти тайные отношения многое
открывали в каждом из них, каждый старался быть лучшим для другого.
