Для меня Николай Алексеевич Некрасов стоит в одном ряду с Добролюбовым, Чернышевским и Белинским. Все они обличали нравы крепостной России своими гениальными произведениями:
Кто живет без печали и гнева,
Тот не любит отчизны своей…
Песни на слова Некрасова живы до сих пор, потому что они созвучны душе народа и стали народными: «Ой, полным полна коробушка…», «Что ты жадно глядишь на дорогу?» и другие. Стих его легкий, изящный, запоминается с ходу. Он мог бы стать модным салонным поэтом-песенником и прославиться романсами, сочиненными на его слова, но он избрал музу «мести и печали», которую сравнил с обездоленной русской женщиной:
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
Некрасов ненавидел рабство и всем сердцем жаждал видеть крестьян свободными. В правительственных кругах поэта считали «неблагонамеренным», «опасным» автором, за которым вели тайную слежку, потому что он первым из российских поэтов открыл читателю духовный мир русского крестьянства, его чувства, стремления, идеалы. Некрасов прямо поставил вопрос: «Кому живется весело, вольготно на Руси?». И с отважной прямотой ответил: всем, только не крестьянству. Простой народ в те годы испытывал двойной и даже тройной гнет. Угнетали помещики, купцы, жандармы, а если ты еще и не русский, то сюда наслаивалось и национальное угнетение. «Бог, царь и господин» — главные угнетатели трудового человека в дореволюционной России, против которых народ пошел на революцию в 1917-м году.
Полной невыносимых страданий была жизнь крестьянина, но куда тяжелей была доля крестьянки:
Доля ты русская, долюшка женская!
Вряд ли труднее сыскать.
Поэт не мог открыто писать о неизбежности революции, такое не пропустила бы царская цензура. Он описывал стихийные крестьянские бунты, которые неизбежно перерастут в самое широкое недовольство народных масс:
Да наши топоры
Лежали до поры…
Савелий-богатырь святорусский до столетней старости не смирился с барским угнетением и не выявлял покорности к господам, не склонил головы. Поэтому нисколько не жалеет, что живым закопал в землю немца Фогеля, который пил кровь крестьян. «Лет двадцать строгой каторги…» отбыл он за это, но не простил злодеям, не укротил своей ненависти к угнетателям трудового народа:
Клейменый, да не раб!
Картины нужды, страданий, выпавших на долю русского крестьянина автор рисует почти в каждом стихотворении, но за ними почти всегда следует призыв на борьбу за счастье народное:
Пускай наносит вред врагу не каждый воин,
Но каждый в бой иди!…
Он же убеждает нас, что каждый «гражданином быть обязан». А это значит отстаивать свои права и не сгибаться перед угнетателями». Если бы не было революционной поэзии Некрасова и других революционных поэтов, то русское крестьянство и угнетенные «инородцы и иноверцы» до сих пор бы влачили жалкое существование, как жили в беспросветной нужде наши предки под жестоким царским игом.
