Вы находитесь: Главная страница> Шукшин Василий> «Нравственность — есть правда» (по рассказу В.М. Шукшина «Чудик») 3

Сочинение на тему ««Нравственность — есть правда» (по рассказу В.М. Шукшина «Чудик») 3»

У Шукшина-писателя есть свойство, которое сразу бросается в глаза, стоит только прочитать его произведения: он любит всех своих героев. У него нет разделения на положительных и отрицательных героев, все они просто живые люди с их достоинствами и недостатками. И ко всем он относится совершенно одинаково. И не только любит, но и утверждает доброе к ним отношение и через это пытается познать человека. Он никогда не показывает торжества добра над злом, но подчеркивает, что жизнь сложна и противоречива. Одним словом, Шукшин анализирует явления, опираясь не только на свою нравственную оценку, но и на учет их реального места в действительности. В своей статье «Нравственность есть Правда» Шукшин подчеркивает, что правдивое изображение действительности не есть ее фотографирование. И нравственность — это не просто Правда с большой буквы. С этой позиции и следует рассматривать рассказ «Чудик». У Шукшина много героев, которых называют «чудиками» и которые на самом деле таковыми не являются. И. Дедков сказал по этому поводу: «Большие чудаки эти «чудики», но какого элементарного чуда они хотят, за какое будничное чудо они борются! За вежливость продавцов, мелких начальников и вахтеров, за то, чтобы медицинские сестры умели делать уколы, а телевизионные мастера могли на досуге философствовать…»
Если внимательно прочитать рассказ «Чудик», то возникает вопрос: а можно ли принимать это название за чистую монету, то есть является ли этот герой чудиком на самом деле? На первый взгляд — да. «Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории — мелкие, впрочем, но досадные». Он казался одним из тех людей, про которых принято говорить «двадцать два несчастья». Первые его приключения, случившиеся с ним во время поездки к брату, как будто подтверждают такое мнение. Однако уже разговор с соседями в самолете и история с телеграммой заставляют нас задуматься: может, невезучесть Василия Егоровича не столько его судьба, сколько его натура. Он добрый человек, простодушный и очень непосредственный. Об этом можно судить из эпизода в поезде, когда он рассказывает историю, по его мнению очень забавную, которая случилась в деревне. Герой не знает, что это — широко известная, существующая у многих народов мира легенда, поэтичная и мудрая притча о матери. Но хуже другое — эта легенда для него просто забавный случай, анекдот.
Причины невезучести Чудика в том, что представления его об окружающей действительности во многом не соответствуют тому порядку вещей, который в ней объективно наличествует. Но кто же виноват в этом? Чудику ли надо подняться до уровня действительности или же она сама должна проявить какое-то дополнительное, особое «понимание», чтобы с Василием Егоровичем перестали, наконец, случаться неприятности. Но ведь он не переменится — он такой, какой есть. Он по-прежнему будет лезть к людям со своей услужливостью, со своей радостной готовностью к общению, со своим искренним непониманием того, что людям не всегда доставляет радость общение с ним. Но ведь не все же его поступки нелепы. Может же он хоть иногда рассчитывать если не на понимание, то по крайней мере на простую человеческую снисходительность. Надо отдать должное, что все его поступки совершаются из добрых побуждений. А может, мы просто по привычке не хотим понять этого человека? Этот вопрос и пытается поставить Шукшин, выводя на сцену Софью Ивановну, сноху Чудика. И отвечает на него совершенно однозначно. Какою бы несуразной ни выглядела история с детской коляской, все же абсолютная человеческая доброта бесспорно на стороне главного героя. «Смягчающие обстоятельства» его неуклюжей услужливости гораздо серьезнее, чем его вина. И страдает здесь Василий Егорович уже не столько вследствие своей очередной промашки, сколько оттого, что люди на этот раз не проявили элементарной человеческой чуткости. Сто раз не понятый, в этом случае он сам судит человеческое непонимание.
Но кто же такой Василий Егорович Князев? Обыкновенный человек, который уже самим фактом своего существования в какой-то степени укоряет очерствевшее в ходе цивилизации общество. Но его нельзя представлять как некоего праведника, доброта и непосредственность которого должны заставить нас задуматься о нашем собственном нравственном несовершенстве. Тем более что сам автор не заканчивает рассказ на этой сострадательной ноте. «Домой Чудик приехал, когда шел рясный парной дождик. Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по теплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. Подпрыгивал и громко пел: «Тополя- а, тополя-а»».
Василий Егорович снова весел и беззаботен. Потрясение, испытанное Чудиком в доме брата, не оставило в его душе никакого следа. Даже песенку он поет ту же самую, что в начале своего путешествия. В заключение Шукшин так говорит о своем герое: «Звали его Василий Егорович Князев. Было ему тридцать девять лет от роду. Он работал киномехаником в селе. Обожал сыщиков и собак. В детстве мечтал быть шпионом». Здесь автор показывает те же контрасты, которые изначально заложены в самой натуре героя. И то же единство. Он любил собак по своей природной доброте и потому еще, конечно, что встречал с их стороны полное «понимание»; обожал сыщиков, потому что сам не мог быть похожим на них, и по той же причине «в детстве мечтал быть шпионом».
Чудик — натура вполне заурядная. В обычной повседневной жизни мы просто могли бы не заметить его. Писатель сумел увидеть эту личность и показать во всем ее противоречивом единстве и характерности. Василий Егорович — существо робкое, инертное, и судьба его при всей трогательности малоинтересна. Никаких основных выводов ни для кого не следует из нее делать. Нельзя, конечно, обойти вопросы гуманизма, которые все же требуют, чтобы люди при встрече с такими вот чудиками проявляли больше чуткости, терпимости или даже участия. Но мы так устроены, что считаемся лишь с тем, что так или иначе касается нас самих, участвует в нашей жизни — положительным ли, отрицательным ли образом. Чудики вроде Василия Егоровича для нас не то чтобы совсем безразличны, но просто у нас не хватает обычно ни времени, ни великодушия, чтобы вникнуть во все «уважительные» причины их нелепых поступков. А может быть, потому, что сами они не делают ничего для того, чтобы их воспринимали всерьез. Ибо при каждом своем невольном столкновении с действительностью они только и могут, что виновато потирать полученный синяк и задавать себе недоуменно-горестный вопрос: «Да почему же я такой есть-то?»
Шукшина интересуют не всякие проявления характера и не любые способы их изображения. Подробное и ровное описание чувств и поступков героев ему чуждо. Его излюбленный изобразительный прием — афоризм, дерзкий и изящный парадокс. Поэтому определенные стороны человеческих характеров, которые он хочет показать, он рассматривает в определенных жизненных ситуациях, оттеняя их контрастными сторонами. Это сочетание и придает его героям ту необычность, ту «прекрасную неправильность, которая и делает их в наших глазах странными людьми», чудиками. Недаром сам писатель сказал: «Мне кажется, самый простой эпизод, случай, встреча могут стать предметом искусства, и чем проще этот эпизод, случай, тем больше простора для художника».