Имена Есенина и Маяковского по праву вошли в «золотой фонд» отечественной и мировой литературы XX века. Оба поэта завоевали любовь и признание современников в самое трудное для страны время — время перемен, оба были увлечены революционными идеями, оба были увенчаны лаврами славы еще при жизни. Однако, несмотря на сходство их жизненного и поэтического пути, между творчеством Есенина и Маяковского пролегает бездонная пропасть.
Нежный, голубоглазый и златокудрый певец деревни и природы сумел затронуть своими стихами самые чувствительные струны русской души, заставить ее трепетать от волнения; подчеркнуто грубый, угловатый и порывистый Маяковский завораживал читателя своей смелостью, он беспардонно врывался в душу, выворачивал ее наизнанку, срывая все покровы с тех полуосознанных чувств и мыслей, в которых человеку было бы стыдно признаться даже себе самому. Есенин горячо любил родную природу, и большинство его стихов посвящены красотам ее необозримых просторов. Его Россия — это деревня, мать поэта — родная земля.
Русь моя! Деревянная Русь!
Я один твой певец и глашатай,
Звериных стихов моих грусть
Я кормил резедой и мятой.
В эпоху расцвета городской культуры, на фоне всеобщего воодушевления достижениями современной техники Есенин ощущает тоску по деревне, по живой природе. Город для него — это «черная гибель», машины — «железные враги»:
Город, город! Ты в схватке жестокой
Окрестил нас, как падаль и мразь.
Стынет поле в тоске волоокой,
Телеграфными столбами давясь.
Напротив, в поэзии Маяковского город — это символ нового мира, безудержного движения. Только современный индустриальный центр может стать ареной для грандиозной мистерии — революции. В стихах Маяковского город предстает живым организмом, в котором больше жизни, чем в любом явлении природы. Маяковский, одержимый урбанистически-индустриальным пафосом, безжалостно изгоняет природу из своего творческого воображения и из своей поэзии:
… а за солнцами улиц где-то ковыляла
никому не нужная, дряблая луна.
В «адище города», где Маяковский чувствует себя дома, жалкие островки чахлой природы либо вызывают у него презрение и насмешку, либо вызывают ассоциации с миром фабрик и механизмов: «листья — копоть»; «ветки — провода»; «ручьи — чернила нефти». Небо в этом городе оклеено флагами и усеяно пятиконеч-
ными звездами, а неумолимые законы бытия и прогресса диктуют человеку машины, в каждой из которых бьется «железное» сердце. Так, например, пароход, которому поэт посвящает целое стихотворение, — «живой дымной жизнью труб, канатов и крюков».
Есенин видит небо совсем по-другому:
За темной прядью перелесиц,
В неколебимой синеве
Ягненочек кудрявый месяц
Гуляет в голубой траве.
Солнце у Маяковского — «дармоед», оно «осклабилось на людские безобразья», тогда как в стихах Есенина «льется солнечное масло на зеленые холмы».
Если у Маяковского полноправные хозяева города — автомобили, эти «рыжие дьяволы», то есенинскую страну «березового ситца» населяют милые его сердцу обыкновенные коровы:
Вот оно, мое стадо рыжее!
Кто ж воспеть его лучше мог?
Маяковский тоже по-своему «очеловечивает» природу, но он в отличие от Есенина наделяет ее самыми низкими, пошлыми и вульгарными характеристиками циничного и развращенного жителя большого города: «сады похабно развалились в июне». Под пером Есенина природа оживает, приобретая возвышенные и прекрасные свойства живой любящей души:
Улыбнулись сонные березки,
Растрепали шелковые косы.
Шелестят зеленые сережки,
И горят серебряные росы.
Однако то умиротворение и спокойствие, которое Есенин воспевает в природе, вовсе не означает, что поэт всегда хотел «затеряться в зелени стозвонной». Как большинство его современников, Есенин также был увлечен идеями революционного преобразования всего жизненного уклада. Более того, в минуты хмельного угара, который завладевал его наивной крестьянской душой, он готов был, подобно Маяковскому, пожертвовать во имя светлого будущего «иной крепи» самым дорогим — родной природой:
Сшибаю камнем месяц,
И на немую дрожь
Бросаю, в небо свесясь,
Из голенища нож.
Маяковский предлагал заново создать весь мир природы, предварительно разрушив старый:
Возьми и небо заново вышей,
новые звезды придумай и вставь.
Есенин в отличие от него представлял даже светлое будущее в образах заветного «мужицкого» рая, его герой идет к «иной степи», держа в руках неизменную «краюху хлеба». Маяковский призывал «издинамитить старое»:
Мы смерть зовем рожденья во имя,
во имя бега,
горенья,
реянья.
Есенин же довольно скоро отрезвел от революционного угара с его пафосом разрушения и массового террора, он понял, что с большевиками ему не по пути:
Веслами отрубленных рук
Вы гребете в страну грядущего.
В зрелый период творчества Есенин с ужасом и горечью видит, что «каменные руки шоссе» душат родную деревню, ему больно смотреть на то, как «изб бревенчатый живот трясет стальная лихорадка». В его стихах все чаще звучат мотивы одиночества, он сознает, что лазурная страна «Инония», которая в его поэзии символизировала освобожденную Русь светлого будущего, — всего лишь недостижимый идеал.
Маяковский до конца сохранил верность идеям революции, однако он жестоко разочаровался в том обществе, которое выросло на развалинах старого мира и не только унаследовало все его пороки, но в чем-то даже превзошло их. И Маяковский и Есенин не вынесли кошмара той действительности, к борьбе за которую когда-то призывали, и по своей воле ушли из жизни. Последние их стихи проникнуты горечью, последние дни наполнены холодом, одиночеством, отчуждением от жизни. Их судьбы, столь непохожие и вместе с тем столь сходные, показывают нам, что любовь к Природе, а прежде всего — к природе человеческой, и Революция — вещи несовместимые…
