О Ты, пространством бесконечный,
Живый в движенья вещества,
Теченьем времени превечный,
Без лиц, в трех лицах божества!
Дух всюду сущий и единый,
Кому нет места и причины,
Кого никто постичь не мог,
Кто все собою наполняет,
Объемлет, зиждет, сохраняет,
Кого мы называем: Бог.
Измерить океан глубокий,
Сочесть пески, лучи планет
Хотя и мог бы ум высокий,-
Тебе числа и меры нет!
Не могут духи просвещенны,
От света Твоего рожденны,
Исследовать судеб Твоих:
Лишь мысль к тебе взнестись дерзает,
В Твоем величьи исчезает,
Как в вечности прошедший миг.
Хаоса бытность довременну
Из бездн Ты вечности воззвал,
А вечность, прежде век рожденну,
В себе самом Ты основал:
Себя Собою составляя,
Собою из Себя сияя,
Ты свет, откуда свет истек.
Создавший все единым словом,
В творенья простираясь новом,
Ты был, Ты есть, Ты будешь ввек!
Ты цепь существ в Себе вмещаешь,
Ее содержишь и живишь;
Конец с началом сопрягаешь
И смертию живот даришь.
Как искры сыплются, стремятся,
Так солнцы от Тебя родятся;
Как в мразный, ясный день зимой
Пылинки инея сверкают,
Вратятся, зыблются, сияют,
Так звезды в безднах под Тобой.
Светил возженных миллионы
В неизмеримости текут,
Твои они творят законы,
Лучи животворящи льют.
Но огненны сии лампады,
Иль рдяных кристалей громады,
Иль волн златых кипящий сонм,
Или горящие эфиры,
Иль вкупе все светящи миры —
Перед Тобой — как нощь пред днем.
Как капля, в море опущенна,
Вся твердь перед тобой сия.
Но что мной зримая вселенна?
И что перед Тобою я?
В воздушном океане оном,
Миры умножа миллионом
Стократ других миров,-и то,
Когда дерзну сравнить с Тобою,
Лишь будет точкою одною;
А я перед Тобой-ничто.
Ничто!-Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Ничто!-но жизнь я ощущаю,
Несытым некаким летаю
Всегда пареньем в высоты;
Тебя душа моя быть чает,
Вникает, мыслит, рассуждает:
Я есмь- конечно, есть и Ты!
Ты есть!-природы чин вещает,
Гласит мое мне сердце то,
Меня мой разум уверяет,
Ты есть-ияужне ничто!
Частица целой я Вселенной,
Поставлен, мнится мне, в почтенной
Средине естества я той,
Где кончил тварей Ты телесных,
Где начал Ты духов небесных
И цепь существ связал всех мной.
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества;
Я телом в прахе истлеваю,
Умом громам повелеваю,
Я царь-я раб-я червь-я Бог!
Но, будучи я столь чудесен,
Отколе происшел? — безвестен;
А сам собой я быть не мог.
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец! — в бессмертие Твое.
Неизъяснимый, непостижный!
Я знаю, что души моей
Воображении бессильны
И тени начертать твоей;
Но если славословить должно,
То слабым смертным невозможно
Тебя ничем иным почтить,
Как им к тебе лишь возвышаться,
В безмерной разности теряться
И благодарны слезы лить.
Ода «Бог» — своего рода поэтическое
богословие, в котором через образы поэзии
даны основные законы христианского учения.
Главным приемом для написания оды выбрана
антитеза: противопоставлено величие Божье и ограниченность
человеческого разума без Божественного вдохновения. Перед
нами богопознание, познание Бога через Его деяния. Поэт восхищается
величием Бога, хотя и сознает, что его восхищение ничто по
сравнению с настоящим величием.
Прием антитезы необходим для того, чтобы в дальнейшем тексте
оды перейти к утверждению славы человека, который является центром
вселенной, т. к. несет в себе отсвет Божественного совершенства.
Голос поэта звучит молитвенно и ликующе и сам собою становится
проводником величия человека:
…Но Ты во мне сияешь
Величеством Твоих доброт;
Во мне Себя изображаешь,
Как солнце в малой капле вод.
Очень точное поэтическое сравнение, примиряющее человеческую
ограниченность с величием Божьим.
Державин оценивает человека (как и самого себя) во всемирном
законе, он воспевает человека в состоянии, близком к Божественной
природе, восстановив его связь с Богом:
Я связь миров, повсюду сущих,
Я крайня степень вещества;
Я средоточие живущих,
Черта начальна божества…
Итоговая формула: Я царь — я раб — я червь — я Бог!
Твое созданье я, Создатель!
Твоей премудрости я тварь,
Источник жизни, благ податель,
Душа души моей и царь!
Твоей то правде нужно было,
Чтоб смертну бездну преходило
Мое бессмертно бытие;
Чтоб дух мой в смертность облачился,
И чтоб чрез смерть я возвратился,
Отец!-в бессмертие Твое.
Эти строки — доказательство понимания Державиным цели
человеческого существования, которая находится в русле христианского
миропонимания. Человек, родившийся на земле, должен пройти
свой земной путь, стремиться к познанию своей небесной природы,
к осознанию того, что в нем есть Божественная частица и через
смерть возвратиться на свою небесную родину, в «бессмертие
Бога-Отца».
Ода «Властителям и судиям», была написана в 1780 г. Она
является поэтическим переложением 81 псалма. Священные
песнопения созвучны любому веку. Державин не просто обличает
неправедных, но и вообще отвергает земную власть как жизненную
ценность:
Цари! Я мнил, вы боги властны.
Цари, как и другие, — смертны, власть царей крадет смерть, смерть
всех уравнивает.
Всего Державину принадлежит переложение более 20 псалмов,
интересны названия: «Праведный судия» (1789, пс. 100), «Истинное
счастье» (1789, пс. 1), «Помощь Божия» (1793, пс. 120), «Надежда на Бога»
(1807, пс. 45), «Упование на защиту Божию» (1811, пс. 58) и др.
Одной из важнейших тем творчества Державина стало осмысление
времени. Он хорошо осознавал, что время противостоит именно
вечности, а вечность — это отсутствие времени. Время — свойство мира
земного, вечность — божественного (горнего). И это противоречие
очень сложно примирить и осознать, потому что время становится
синонимом смерти, а с этим невозможно примириться.
Стихотворение «Река времен», написанное 6 июля 1816 г.
уникально по своей поэтической выразительности. Это стихотворение
было любимо Пушкиным.
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
В этих четырех строках, на первый взгляд, выражена уже знакомая
мысль о конечности земного бытия, они вмещают в себя страдания
безысходности, но следующие четыре строки
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы. —
звучат еще мрачнее и безысходнее. И что интересно: эти строки
написаны уже умирающим Державиным на грифельной доске: один
взмах тряпицы, и они исчезнут навсегда.
Но как бы ни пессимистически звучали строки стихотворения,
они констатируют истину, а истина не имеет оценки, об истине нельзя
сказать, она плоха или хороша, радует или печалит «…вечности
жерлом пожрется», — в этом истина для умирающего поэта; все земное,
все, что, имело когда-то ценность, уйдет в вечность. В этих
стихах заключена мудрость. Его последнее стихотворение — высокая
вершина, которую нельзя преодолеть, можно только стать рядом
и напитаться этим величием.
Как всякий великий художник, Державин не может быть вписан
в какие-то схемы или направления. Рамки классицизма для него очень
узки. Да и к тому времени классицизм уже сдает свои позиции, жизнь
все же невозможно объяснить только с позиции разума. К концу
XVIII в. происходит переориентация сознания от государственных
догм и проблем к простым человеческим понятиям, к радостям и печалям
частной жизни, к общению с природой.
{По М. М. Дунаеву.)