Великого русского поэта Сергея Александровича Есенина по праву причисляют к «крестьянским» или «новокрестьянским» поэтам, хотя сам он не любил, чтобы его творчество ограничивали народной тематикой. Поэтому его лучше было бы назвать «певцом русской природы», хотя половина его стихов посвящена городской тематике и любовной лирике. Но Есенин прежде всего выступил с лирикой, в которой звучали крестьянские мотивы, тогда, когда в русской поэзии уже существовала давно сложившаяся традиция крестьянского самовыражения в творчестве поэтов Ивана Никитина и Алексея Кольцова. Тяжкий труд, горькая жизнь и надежда на счастье многократно отозвались в стихах русских поэтов. Это все тот же вековечный мотив духовной и правовой закабаленности деревни. Деревня всегда просила, и в 21-м веке просит, только одного — оставьте ее в покое с вашими «научными рекомендациями», налогами и поборами, дайте свободно развиваться! Тогда она всех без труда накормит, оденет и напоит. Ведь сам по себе крестьянский труд, и вообще жизнь, -сплошное творчество на лоне природы.
Поэтому только в стихах о природе крестьянские поэты использовали мажорные мотивы. Они как бы сливались с природой и в этом находили свое счастье. Так и значимость поэтических произведений Есенина определяется позицией лирического «я», его соотнесенностью с природой, со всей окружающей стихией бытия:
Нивы сжаты, рощи голы,
От воды туман и сырость.
Колесом за сини горы
Солнце тихое скатилось.
Дремлет взрытая дорога.
Ей сегодня примечталось,
Что совсем-совсем немного
Ждать зимы седой осталось.
Природа в стихах Есенина — не только фон, не второстепенный элемент поэтической композиции. Она — последнее духовное пристанище поэта. Природа в стихах Есенина живее, сочнее, многокрасочнее, чем она есть на самом деле в настоящей жизни, но на то и дана фантазия. У поэта она, словно икона, не обессилена многолетней распашкой полей, не обескровлена охотой на дичь и не отравлена химикатами. Горло природы еще не сдавили каменными удавками дорог.
Однако же большую часть своей короткой жизни Есенин все же провел в городе. Он видел, как инженерный расчет промышленников и алчность финансистов обуздывают стихии, укрощают электрическую энергию. Но результаты урбанизации губительны. Буйство красок леса и яркость цветущего луга заковывает в свою броню железобетонный прогресс. Поэту не по пути с «железным» конем. В шумном обществе переполненного города ему душно. Одна-единственная и последняя отрада для Есенина — живая природа вне города. Кажется, он не предъявил ей ни одной претензии, не высказал ни одного осуждающего слова. Она для него осталась последним прибежищем, храмом, за порогом которого он оставлял все свое раздражение, слепой гнев и горькие обиды.
Есенин, как никто, пристально разглядел в будущем неизбежный момент истребления и жалкого доживания природы, ее предсмертного яркого пылания и со всей страстью запечатлел его, потому что знал: завтра будет совсем иное, завтра из природы выбьют душу, живой огонь жизни, впрягут ее в оглобли цивилизации
ради бытовых надобностей и удобств среднестатистического человечка. А Есенин душой остается с природой:
Я последний поэт деревни,
Скромен в песнях дощатый мост.
За прощальной стою обедней
Кадящих листвой берез.
Догорит золотистым пламенем
Из телесного воска свеча,
И луны часы деревянные
Прохрипят мой двенадцатый час.
Живая и легко ранимая природа тяжело страдает из-за неизбежной потери своего потомства, которое вынесла и родила, как в стихотворении «Собака»:
Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.
Ненужных щенят утопили, наверняка, на глазах матери. Но страдает она молча. Природа не ответит на насилие, не взбунтуется:
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
Можно себе представить, как безутешно рыдало сердце маленького Сережи, когда он видел, как несут топить в прорубь лишних щенят. Наверное, деревенский мальчик не мог смотреть спокойно, как на глазах у коровы треплется по ветру шкура ее теленка, как режут под горло лебединые шеи колосьев и от живых растений остаются избитые, искромсанные стебли после молотилки.
И технический прогресс с его двигателями в сотни лошадиных сил виделся поэту огромной бойней, на которую сводят ненужных теперь живых лошадей. Тысячи пудов конского мяса сдают за железное чудовище — паровоз.
Сама природа у Есенина — нечто бессловесное и в молчании своем прекрасное. Она не может нанести обиды, ничего не требует взамен за любовь к ней. Природа стала для Есенина материнским домом, она заменила все остальное, к чему не лежала душа, и прежде всего — окаянный город.
Есенинская природа-деревня из золотых изб, которая сливается с ней на околице. Деревня не отгорожена от природы каменными дорогами и бетонными заборами. Она вначале у Есенина неприглядная, бедная: ветхая избенка, бедность, горе и гнет, нужда и
голод, не слышно веселых песен, плачет вьюга у ворот. Самая светлая картина деревни — есенинское стихотворение «Село» (из Тараса Шевченко). Тут белеют мазанки-хаты, цветут сады, кругом поля и лес, «полный сказок и чудес», на горе красуются палаты:
А в небе темно-голубом
Сам бог витает над селом.
Характерно, что село это не рязанское, не реальное и даже не украинское, а литературное, по памяти взятое из Шевченко. Да и вообще есенинская деревня словно целиком пришла к нам из сказки:
Ах, и сам я в чаще звонкой
Увидал вчера в тумане:
Рыжий месяц жеребенком
Запрягался в наши сани.
А потом он часто видит деревню издали, извлекает ее приметы из собственных ностальгических воспоминаний. Деревня на привольной природе является ему как бы сквозь дымку, сквозь магическую пелену книжных слов. Если город это каменная пещера, скопище соблазнов, зла и пороков («Забудь, что видел, и беги!»), то перед деревней он шапку снимает с поклоном, как будто в молитве обращается к ней:
О будь мне матерью напутною
В моем паденье роковом.
Есенин всегда находит самое верное слово, которое погружает нас внутрь природных стихий: полыхающая заря, напористый ветер, бескрайняя весна, самозабвенное пенье соловья, бушующее цветенье — все в его стихах завораживает нас. Он не живописует природу, глядя на нее со стороны, на расстоянии, а весь растворяется в красках и звуках, увлекая и нас за собой в эти стихии: «Сад полышет, как пенный пожар», «Рыдалистая дрожь неотлетевших журавлей», «Несказанное, синее, нежное», «Отговорила роща золотая». И даже предчувствуя скорый и неизбежный свой (насильственный и преступный) уход из бытия, он прощается не с городом и людом, не с цивилизацией и прогрессом, а с родной природой:
Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящих
Я не в силах скрыть моей тоски.
Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.