Вы находитесь: Главная страница> Есенин Сергей> Русская революция в творчестве С.А. Есенина

Сочинение на тему «Русская революция в творчестве С.А. Есенина»

Вот уж, как мне кажется, самая неподходящая тема, за которую взялся поэт, воспевавший традиционную русскую культуру. Революция — это слом избы, поджог помещичьего имения, пожар деревни, а для крестьянина нет большей беды, чем пожарище или переселение. Есенин после революции переезжает с «поэтическим бомондом» в Москву, куда из Петрограда подальше от опасности перебралось советское правительство. Революцию поэт принял с воодушевлением, ожидая с ней приход долгожданной свободы для крестьянина от вековых поборов властей и унижений от поповщины и полиции. Ведь практически только незадолго до революции царь по настоянию Петра Столыпина наконец-то уравнял крестьянина в правах с остальным населением.
Стихи этой поры у Есенина проникнуты радостным предчувствием «преображения» жизни, о котором он томительно мечтал. Революция привносит богоборческие настроения в лирику поэта, ведь крестьянство вот-вот скинет церковников-захребетников с их тысячелетней «десятиной» со своей шеи. Но по старинке в стихах Есенина лозунги революции сочетаются с библейской образностью. По-иному поэт не умеет обозначить масштаб и значимость происходящих событий, свидетелем которых он стал.
Крестьянин в городе всегда готов на самые лихие обновления, чтобы показаться совсем уж «городским». Есенин подставляет душу нараспашку новой действительности. Однако он новых героев рисует по старинке с нимбом святых чудотворцев и мучеников:
Спите, любимые братья.
Снова родная земля
Неколебимые рати
Движет под стены Кремля.
В более поздние годы им будут написаны «Песнь о великом походе» и «Капитан земли» — откровенно говоря, вялые произведения с потугами размышлений на тему «куда несет нас рок событий». Никто не посмеет сказать, что Есенину недоставало образования, ума и сердца, чтобы окончательно определиться в кутерьме событий, в которой запутались даже такие гиганты духа, как Блок и Горький. Просто его эстетические запросы обращены к патриархальному деревенскому укладу, народному творчеству — духовной первооснове есенинского художественного мира.
Пожалуй, самым популярным в народе и по сей день остается сборник поэта под названием «Москва кабацкая», с разгулом пьяной удали, сменяющейся надрывной тоской. После революции подгородная и дальняя деревни ринулись в город в «буржуйские дома», где можно выжить. Но «чужой и хохочущий сброд» богемы начинает досаждать Есенину. Поэт жеманится, становится в позу, называет себя хулиганом, скандалистом, пропойцей с окровавленной душой. Лирический герой его ковыляет «из притона в притон», где его окружает экзотика «Москвы кабацкой», от которой он шарахается в экзотику заморскую.
Американская танцовщица Айседора Дункан в Советской России стала революционеркой танца и кликушей женского раскрепощения. Есенин был очарован заморской красавицей, несмотря на ее весьма зрелый возраст. Бриллиантом кольца нацарапал поэт на зеркале, как на сердце: «Я люблю Дункан». Айседоре перевели его слова, она была очарована экстравагантностью русского модного поэта и не смогла или не захотела устоять перед его предложением руки и сердца. Через полгода знаменитая танцовщица стала его женой.
Это событие огромной важности в жизни Есенина. Дункан прокатила его по Европе и Америке. Газеты всех стран были заняты их шумными скандалами и эпатирующими выходками экстравагантного русского поэта. Странный брак продлился недолго. Муж с женой не смогли найти общего языка в прямом и переносном смысле слова — Есенин не владел иностранными языками, Айседора выучила всего несколько десятков русских слов. Она — «гражданка мира», везде как у себя дома, а у Есенина не так:
…Более всего
Любовь к родному краю
Меня томила,
Мучила и жгла.
Но в родном краю на избе сельсовета уже полоскался кумачовый флаг. Скоро полетят с маковок церквей кресты, запылают костры из икон. Крестьянская революция в душе Есенина исчерпала себя: поэт покончил жизнь самоубийством. С его смертью в СССР закончилась революционная эйфория, страна застыла в предчувствии долгих десятилетий сталинского и послесталинского террора.