Дворянский сын Державин начал свою службу в Преображенском лейб-гвардии полку рядовым солдатом и только через десять лет получил самый первый офицерский чин прапорщика. «Куртуазная» поэзия помогла ему в мгновение ока взлететь до таких высот, что Державин одно время был личным секретарем императрицы и весьма доверенным лицом.
Все десять лет жестокой солдатчины Державин, закованный гвардейскими уставами караульной службы, писал стихи, не придерживаясь никаких правил классицизма, вроде вот такой профанации:
На кабаке Борея
Эол ударил в нюни;
От вяхи той бледнея,
Бог хлада слякоть, слюни
Из глотки источил,
Всю землю замочил.
Муза у него — «кабацкая певица», поет не стихеры, а орет: «ширень да вирень II Да лист, братцы, трава…». Языческие божества времен года — вечно пьяные девки, гораздые танцевать и буянить. Такое литературное упражнение в пародийном стиле встретится гораздо позже любому школьнику: в белорусской литературе — «Тарас на Парнасе» — и в украинской — «Энеида навыворот». Но интересно отметить, что в этих стихах Державина совсем нет сатиры, хотя сатирическое направление все же преобладает в творчестве поэта. Особенно достается вельможам: … украшение одежд
Шутов в вельможи наряжает.
Близость к трону личного секретаря императрицы позволяет Державину не только щекотать их насмешками, а напрямую обличать:
Осел останется ослом,
Хоть осыпь его звездами;
Где надо действовать умом,
Он только хлопает ушами.
Поэт и сам был изрядным вельможей, но никто не смог его обвинить в глупости или невежестве. Но все же характерна для Державина прежде всего тонкая лирическая шутка — легкая ирония. Вот как утешает Венера страдания своего младенца Купидона, укушенного пчелой:
«Суди ж: коль так пчелы
Тебя терзает жало,
Что ж твой удар стрелы?»
Так шутит уже не рядовой гвардии, кутилка-стихоплет, а придворный поэт, призванный услаждать своими стихами изысканный слух царицы и ее фаворитов. Но элегантная манерность в духе классицизма не кажется у Державина приторной:
Если б милые девицы
Так могли летать, как птицы,
И садились на сучках,
Я желал бы быть сучочком,
Чтобы тысячам девочкам
На моих сидеть ветвях.
Необычайная мелодичность этого стиха привлекала многих композиторов, стих превратился в песню, в которой народные исполнители шлифовали слова до тех пор, пока песню в двадцатом веке не стали прокатывать по трактирам уже под видом городско-
го романса. Державин довел лирическую шутку до классического совершенства, но все же главной музой его была сатира:
Поймали птичку голосисту
И ну сжимать ее рукой.
Пищит бедняжка вместо свисту;
А ей твердят: «Пой, птичка, пой!»
В этом элегантном скетче больше личного мужества и бесстрашия, чем поэтического мастерства. Так поэт ответил на настойчивые напоминания императрицы Екатерины Великой посвятить ей еще одну оду, достойную прежней «Фелицы». Видно, прав был Пушкин, которого Державин «заметил и, в гроб сходя, благословил», что «служенье муз не терпит суеты»… канцелярской.
