Есть книги, читать которые — тяжелый интеллектуальный и нравственный
труд. Они созданы писателями, задающими читателю максимальный
уровень духовной сложности. Они как бы не по плечу
весьма многим, привыкшим к более простой и обычной пище. Сложность
этих книг- в той степени абстрактности, с которой поставлены
и звучат в этих произведениях самые принципиальные вопросы человеческого
бытия. В напряженности духовных поисков героев,
к которым волей — неволей должен приобщиться добросовестный
читатель. В особой наэлектризованной атмосфере художественного
мира этих книг. Именно такие книги создавали Ф. М. Достоевский
и Л. Н. Андреев. Этих писателей многое объединяют. Оба они художники
— мыслители, исследователи идей, эмоционально-психологической
почвы, на которой эти идеи возникают, последствий
проникновения их в сознании человека. Оба тяготеют к иррациональным
глубинам человеческой психики, безднам бессознательного и причудливой
игре «эго» с вопросами бытия. Наконец, обоим этим писателям
удалось создать произведения, которые стали вехами в отечественной
литературе и до сих пор волнуют читателя. Обратимся к двум
таким выдающимся произведениям, которые исследуют одну и ту же
проблему — проблему «идейного преступления»: роману Достоевского
«Преступление и наказание» и рассказу Андреева «Мысль».
«Больной талант» — так заклеймили Андреева критики на рубеже
XIX — XX веков, прямо соотнося его творчество с художественным
наследием Достоевского, который тоже в свое время имел репутацию
«больного», «жестокого таланта».
Рассказ «Мысль», опубликованный в 1902 году, явился еще
одним подтверждением родства двух писателей, поскольку в нем
исследуется проблема, волновавшая и автора «Преступления и наказания
»: проблема нравственного оправдания зла и, в частности,
убийства. Главный герой рассказа, доктор Антон Игнатьевич Керженцев,
словно списан с Раскольникова. Как и герой Достоевского,
он совершает «идейное убийство». Жертвой становится приятель
Керженцева Алексей Савелов. План убийства тщательно разработан
заранее, и, в соответствии с ним, Керженцев имитирует сумасшествие,
чтобы избежать наказания. Герой «Мысли» хочет продемонстрировать
непогрешимость своего рацио и доказать, что нравственные
муки, на которые якобы обречен преступник, — полная чепуха. Прямо
соотнося себя с героем романа Достоевского, Керженцев называет
Раскольникова «так жалко и так нелепо погибшим человеком».
Между теориями Керженцева и Раскольникова много общего.
Герой Достоевского, как известно, делит всех людей на два разряда:
«низший», «материал, служащий единственно для зарождения себе
подобных», и «высший», людей, «имеющих дар или талант сказать
в среде своей новое слово». Керженцев также уверен в том, что люди
от рождения не равны и только высшая порода людей, к которой он
принадлежит, достойна жить и рассматривать вопрос о праве на
жизнь других людей. «Ограниченным, тупым существом, рожденным
для рабства», называет он сиделку Машу, а убийство Савелова
оправдывает тем, что тот «не был талантом». Вспомним, что Раскольников
тоже полагает, что убийство одной «зловредной» старушонки
не столь страшная вина. Оба апеллируют к авторитету великих:
Раскольников вспоминает Наполеона, Магомета, Ньютона, Керженцев
— Нансена и того же Наполеона.
Однако есть и различия между двумя «идейными преступлениями».
Раскольников преступает «божеские и человеческие» законы, противопоставляет
себя простым смертным, но по сути своей он не ровня
Керженцеву. Герой Андреева — закоренелый в своем индивидуализме
человек, который любит только себя, а окружающих рассматривает
как материал для своих чудовищных экспериментов. Более того, он,
в отличие от Раскольникова, человек безнравственный: соблазняет
у гроба отца его любовницу, горничную Катю, из цинизма крадет
общественные деньги. Раскольников же на протяжении всего романа
совершает немало добрых дел: щедро оделяет других последними
своими грошами, устраивает чужие судьбы, не дает совершиться
насилию (история с пьяной девочкой на Конногвардейском бульваре).
В сущности, одним из истоков его преступления тоже становится
забота о других: желание помочь беднякам, протест против жертвы
со стороны сестры Дуни. Бунт и преступление Раскольникова совершаются
им во имя человека. Он и преступление в своей «теоретической
» статье называет «кровью по совести».
Различие между героями Достоевского и Андреева обнаруживается
сразу же после содеянного ими. Раскольников немедленно ощущает
муки совести, свою оторванность от мира нормальных людей.
Керженцев же после убийства Савелова видит себя властелином
мира, «средневековым бароном», засевшим в своем неприступном
замке. Примечательно, что на память герою Андрееву приходит Раскольников:
сумеет ли он, Керженцев, презреть «ходячую мораль»
или, подобно герою Достоевского, испугается самого себя?
Конечно, неслучайно Достоевский и Андреев ведут своих героев
к разному финалу: воскрешению и просветлению Раскольникова
и полному моральному опустошению, психической невменяемости
Керженцева. При всей своей схожести писатели принадлежат к разным
эпохам. Достоевский, глубоко верующий человек, убежден, что
только на путях приобщения к Богу и его миропорядку можно найти
счастье и гармонию. Он и своего героя не лишает веры, в ней находит
спасение для заблудшей души. Безбожник Керженцев — порождение
дисгармоничного, сумрачного сознания Андреева, человека
другой эпохи, эпохи безбожия и кризиса веры. Трагедию Керженцева
гениально предвидит Достоевский в апокалипсическом сне Раскольникова.
Этот сон — грозное предупреждение: если люди не научаться
различать добро и зло, сделают ставку на «мысль», престанут
верить в Бога, наступит вселенская катастрофа. Рассказ Андреева
запечатлевает и художественно исследует другое звено этой трагедии
утраты веры — и в этом смысле «Мысль» тоже звучит как предостережение,
продолжает разговор, начатый великим предшественником.
