Сюжетная конструкция стихотворения Н.Некрасова достаточно проста. Воспитанная «по-барски», в среде правящего класса, девушка попадает в обычную мужицкую семью, где книга
— редкость, где жизнь скотская: работа, пьянка, сквернословие, физическое насилие.
В какой-то мере это судьба «Рабыни Изауры», «Дяди Тома»,
— распространенная тема для Америки, но решаемая в западном искусстве чаще всего путем мелодрамы.
Совсем иначе звучит социальная драма в поэтическом изложении русского поэта. Стихотворные строки всегда емкие и несут огромный объем информации. У Некрасова они емкие вдвойне. Мы узнаем о том, что новый хозяин «перебрал по ревизии души и с запашки ссадил на оброк», что навязанного девятнадцатилетнего мужа «барышни-крестьянки» «посадили на тягло», то есть вынудили работать извозчиком, что девушка никак не могла привыкнуть не только к тяжелой работе, но даже к одежде, типичной для крестьян («то натерли ей ногу коты, то, слышь, ей в сарафане неловко»).
Девушка всячески старается защититься от грубой среды тем, что «на какой-то патрет все глядит да читает какую-то книжку…». Сына она пытается воспитывать интеллигентно, «учит грамоте, моет, стрижет, словно барчонка, каждый день чешет», — что вызывает законную тревогу у мужа: «Инда страх меня, слышь ты, щемит, что погубит она и сынишку». Впрочем, как выясняется дальше, девушке не долго осталось жить: «Чай, свалим через месяц в могилу…», хотя муж — мужик любил ее по-своему и как мог потакал ее слабостям:
…Видит Бог, не томил
Я ее безустанной работой…
Одевал и кормил, без пути не бранил,
Уважал, тоись, вот как, с охотой…
А, слышь, бить — так почти не бивал,
Разве только под пьяную руку…
Стихотворение «сделано» добротно и прочно. Передана стилистика крестьянской речи того времени, виден характер, чувствуется искреннее страдание рассказчика. Очень уместно второе лицо — барин, задающий вопрос, высокомерность которого чувствуется:
…Небылицей какой посмеши
Или, что ты видал, расскажи —
Буду, братец, за все благодарен.
Точно так же чувствуется, что слушатель не вполне доволен печальным рассказом и поэтому обрывает ямщика довольно бесцеремонно: «Ну, довольно, ямщик! Разогнал ты мою неотвязную скуку».
В сущности, это не просто стихотворение, это мини-пьеса, полноценный кусок жизни, как бы вырезанный из реальности со всеми подробностями. Эта скорбная тема часто повторяется в творчестве Некрасова. Все мы знаем чудесный романс «Тройка», но вдумаемся в некоторые строки этой песни.
Завязавши под мышки передник,
Перетянешь уродливо грудь,
Будет бить тебя муж-привередник
И свекровь в три погибели гнуть,
От работы и черной и трудной
Отцветешь, не успевши расцвесть,
Погрузишься ты в сон непробудный,
Будешь нянчить, работать и есть.
Разве не страшно, что превращение бойкой дивчины в скотину происходит быстро и неумолимо:
И в лице твоем, полном движенья,
Полном жизни, — появится вдруг
Выраженье тупого терпенья
И бессмысленный, вечный испуг.
Продолжить разговор’об одном конкретном стихотворении Некрасова нельзя без краткого обзора его социальной лирики. Ярчайшим проявлением новой лирической темы — социальной — стало стихотворение «Еду ли ночью по улице темной» (1847). Это душераздирающая история женщины, которую нужда, голод и смерть ребенка выгнали на панель. «Беззащитная, больная и бездомная» женщина вызывает жалость, но нет возможности помочь несчастной жертве социальной неустроенности. Из этого же ряда многие стихотворения 40-50-х годов: «В дороге», «Перед дождем», «Тройка», «Родина», «Псовая охота», маленький цикл «На улице», «Несжатая полоса», «Маша», «Тяже лый крест достался ей на долю», «В больнице». Пафос этих стихотворений, источник лиризма в них суммируются и обобщаются в небольшой поэме «Рыцарь на час» (1862), особенно в знаменитых строках: «От ликующих, праздно болтающих, обагряющих руки в крови уведи меня в стан погибающих за великое дело любви». Так поэт обращается к матери. Эти строки волнуют и сегодня. Второй художественный принцип Некрасова-лирика — социальный аналитизм. И это было новым в русской поэзии, отсутствующим и у Пушкина, и у Лермонтова, тем более у Тютчева и Фета. С дошкольного возраста мы помним стихи «Однажды, в студеную зимнюю пору» — про мужичка с ноготок. Но не все знают, что предшествует этому отрывку в стихотворении «Крестьянские дети», где герой оборачивает «другой стороною медаль» крестьянского детства: «Положим, крестьянский ребенок свободно растет, не учась ничему, но вырастет он, если Богу угодно, а сгибнуть ничто не мешает ему». То есть герой некрасовской лирики умеет видеть социальный смысл воспроизводимых явлений и предавать его своим вполне лирическим излияниям. Иными словами, носителем, субъектом социальной типизации оказывается не только автор, но и его лирический герой. Социальный аналитизм пронизывает два известнейших стихотворения «Размышления у парадного подъезда» (1858) и «Железная дорога» (1864) В «Размышлениях…» конкретный единичный факт — приход мужиков с просьбой или жалобой к министру государственных имуществ — возводится в ранг типичного явления: «Знать, брели-то долгонько они из каких-нибудь дальних губерний». Лирический герой домысливает то, что на увиденных им из окна мужиках, как говорится, не написано. То же происходит в четверостишии «За заставой, в харчевне убогой…» и, наконец, в знаменитом финале стихотворения «Назови мне такую обитель…». За «Железную дорогу» редактор «Современника», где она впервые была напечатана, и он же автор стихотворения получил второе, предпоследнее предупреждение о возможном закрытии журнала от самого министра внутренних дел Валуева, известного автора либерально-реформаторских проектов. Особые нарекания цензуры вызвал на первый взгляд вполне невинный эпиграф: цензоры поняли, что все «страшно эффектное», как выразился один из них, стихотворение придает эпиграфу острый общественный смысл и бросает тень не только на руководившего строительством Николаевской железной дороги бывшего главноуправляющего железными дорогами графа Клейнмихеля, но и на его умершего покровителя, и на его ныне царствующего сына. Вто рая и четвертая части стихотворения, проведенный в них социальный анализ выливались в страшное обвинение правительства в геноциде, как сказали бы сегодня, и спаивании собственного народа.
Как мы видим, стихи Некрасова производили тот же эффект, что и газетные статьи, фельетоны, критическая публицистика. Только в отличие от газетных материалов эти стихи не исчезли в архивах, а живут и будут жить еще долго.
