Само название романа «Униженные и оскорбленные» — словно вынесено на хоругвь для крестного хода какого-нибудь благотворительного общества в русле громко разрекламированной компании («марафона», как у нас теперь говорят) по сбору средств на нужды беженцев из «горячих точек». Критик демократического направления Добролюбов так вообще увидел в романе символ «истинно гуманистического» пафоса русской литературы, хотя сам Достоевский впоследствии довольно критически относился к этому произведению. Роман явно написан по личным впечатлениям, оставшимся от периода бедности и даже нищеты Достоевским в эпоху его «штурма» литературных высот. Мотивы личностных обид, нанесенных бездушным миром молодому человеку с хорошим воспитанием, так и берут за живое читателя. Но все же эта книга уже близка к стилю зрелого Достоевского: социальный аспект трагедии «униженных» приглушен и выведен на задний план, зато писатель углубил психологический анализ личности героев.
«Униженные и оскорбленные» — мелодрама со всем набором слащавых и слезливых эффектов и театральных ситуаций. От страницы к странице нагнетается излишняя таинственность. В композиции хаотично клубится смысловой сумбур, характерный творчеству «коммерческих» писателей нынешнего века. А воображаемое отпевание юной покойницы в оранжерее с цветущими растениями вообще на ура прошло бы в современный сериал о жизни «новых русских». И декорации какие: на фоне столичного великолепия царственного Санкт-Петербурга в подвалах, на чердаках погибают от голода и холода бедняки, униженные и оскорбленные, но гордые, как принцы крови в изгнании. Несчастная Нелли действительно принцесса инкогнито, внучка иноземца и дочь русского князя. В начале книге за девочкой охотятся сутенеры, в конце книги она умирает «непримирен- ная», что по канонам Достоевского в будущих книгах станет невозможным ни для одного из его героев.
В следующих произведениях Достоевского мы замечаем те же черты стиля писателя: «милость к падшим», скрупулезное внимание к деталям жизни и тончайшие переходы в настроении и восприятии героев. Но там уже нет мелодрамы — сплошь высокие трагедии. А его «Записки из подполья» словно написаны автором из 21-го века с намеренным «антигероем»-индивидуалистом в центре исповедального повествования. Не среда, а «темное подполье» подлой натуры не дает пробиться к счастью сорокалетнему холостяку, сделавшему эпохальное «открытие»: всякое сознание воспринимается в обществе как болезнь. Человек не имеет права иметь собственных вкусов, а обязан подстраиваться под веление идеологии, диктат моды, новой веры или технического прогресса, так верно подметил герой движущую тенденцию любого «индустриального» общества.
Исповедь подпольного «парадоксалиста» сегодня звучит еще современней, чем в 19-м веке. Собственно говоря, этот «исследователь» трагически разорванного сознания в его вечных спорах с воображаемым оппонентом — средний, «нормальный» человек 21-го века, «общечеловек», как и все «мертворожденные … не от живых отцов». Герой так и говорит: «Скоро выдумаем рождаться от какой-нибудь идеи», то есть — генетическим клонированием. В этом и заключается современность Достоевского, что его произведения писаны как бы «про нас», а не только «для нас».
