В жизни каждого поэта есть своя тайна. Поэтическая биография стихотворца немыслима без интриги, как приключенческая повесть. У Сергея Александровича Есенина вся жизнь и смерть окутана легендами, правдивыми и лживыми. По-моему, лучше всего загадку жизни и смерти Есенина выразил советский поэт Владимир Солоухин. Побывав в родных местах поэта, где осенью черно от вспаханных черноземов, а летом — серо от густой пыли, где ни лесочка, ни кусточка на унылом однообразии сельскохозяйственного ландшафта, он не нашел ни единой черточки, что внешне роднила бы этот прагматический агропромышленный край с великим поэтом Сергеем Есениным.
И тогда он сравнил появление поэта в рязанских юдолях со звездой гения, которая не знает, куда упадет. Вот одна из них упала на зажиточное подворье русского крестьянина Александра Есенина: у него родится златокудрый гений российской словесности, который всю свою короткую жизнь проведет в каком-то изуверском странничестве, словно бы он собирал духовные пожертвования на храм в честь памяти «Руси уходящей».
В стихах то там, то тут мелькнут воспоминания о северной луне, что огромней в сто раз, чем на юге. Поэт весь погружен в «персидские мотивы», а где-то там, на Севере, он оставил крестьянскую девушку-Русь, которую вспоминает не раз, приговаривая: «У меня отец крестьянин, ну а я — крестьянский сын…» Хоть судьба русского крестьянства уже была предрешена, Есенин остался, может быть, одним из последних поэтов, кто мог сказать так проникновенно:
…Любовь к родному краю
Меня томила, мучила и жгла.
Кровь от крови, плоть от плоти крестьянства, он не играл в заступника народного, не рядился в зрелые года в вышитые рубашки с тканым пояском, а элегантно носил фрак и цилиндр. Он был аристократом духа. Не объяснить иначе причину врожденной интеллигентности Есенина — не народной, а какой-то высокородной, салонной. Незаконнорожденных княжеских кровей в нем не было. Просто он был из тех крестьян, которые за тысячу лет русской истории не раз становились удельными князьями и высокородными боярами, а потом судьба их снова кидала в крестьянство. Структура есенинского письма не народна по форме. Есенин не Кольцов, не Никитин, не Клюев, а полновластный представитель литературного Олимпа «серебряного века» русской поэзии. Есенинский стих родился вместе с ним и умер вместе с ним, иначе не скажешь: Устал я жить в родном краю…
Не вернусь я в отчий дом
Себе… чужой я человек.
Уальдовский Звездный мальчик, упавший с неба в российские «рязани», не умер, а негаснущей звездой вернулся на небосклон русской поэзии. И не только русской, потому что его творчество удивительным образом увязывается с писательской фантазией другого английского поэта-сказочника:
Где-то в поле чистом, у межи,
Оторвал я тень свою от тела.
Здесь уже не Звездный, а другой мальчик — Питер Пэн, любимое дитя английского писателя и драматурга Джеймса Барри. Питер тоже потерял свою тень, потому что сам жил в мире теней. По мистической традиции всех народов нашей земли, тень теряет только неприкаянная душа, которой нет места среди живых.
